Пролог. Российская глубинка, лето 1953 года
Пасмурный день быстро превращался в сырую ночь. По оконному стеклу изредка постукивали мелкие капли. Катя никого не ждала сегодня. От резкого, требовательного стука в дверь она вздрогнула и поспешила в коридор, испугалась, что стук разбудит сестру, которая легла вздремнуть перед ночной сменой.
За дверью стояла молодая красивая женщина с маленьким ребенком на руках. Не спрашивая разрешения, она шагнула через порог.
– Не ждала? А я вот больше ждать не могу, – сказала гостья.
– А… вы к кому? – растерянно спросила Катя. – Вы к Зине? А она сейчас спит, перед ночной…
– Я к тебе, Екатерина.
Катя растерялась еще больше.
– Оставь его! По-хорошему прошу, оставь! – горячо заговорила гостья, глядя в глаза с отчаяньем и болью. – Семья у нас, нормальная семья, ребенок вот… сын. На что он тебе? Встретишь еще, парней вокруг полно.
От догадки Катя побледнела и схватилась за занавеску, которая скрывала вешалку с одеждой.
– Я… Мне никто не нужен! Я никого не держу! – выпалила она пересохшим ртом. – Я никакого повода не давала…
– Неужели? – Женщина сощурила глаза. – Тогда чего ж он с ума сходит? Как с цепи сорвался! Если ты ему повода не давала, не стал бы он так белениться. Прошу, гони его в шею! Не разрушай семью, мы ведь только жить по-человечески начали. Сын ведь у нас растет… Посмотри, вылитый Николай.
Она подхватила малыша и сунула чуть не в лицо Кате. Тот захныкал, скривил пухлые розовые губки и начал тереть кулачками глаза, он хотел спать.
– Да что же это? Честное слово, не держу я вашего мужа и поводов ему не давала. Кого хотите спросите, я и слова ему не сказала, даже не смотрю в его сторону. Не нужен он мне!
Катя не знала, как еще убедить нежданную гостью, какие еще сказать слова, чтобы та поверила.
– А тебе и говорить не надо, – возразила женщина. Малыш начал плакать. – Николай как тебя на улице видит, так готов за тобой бежать, как пес, все время в мыслях своих, как в дыму, ничего рядом не видит, нас не видит… – Она упала на колени, прижимая уже в голос ревущего ребенка. – Уезжай отсюда! Пока чего хуже не случилось, уезжай! Видишь, на коленях перед тобой стою. Хочешь, руки целовать буду, только уезжай, гадина ты проклятая! И что в тебе такого, что чужие мужики по тебе с ума сходят?! Я-то что, уродина? Кривая, горбатая? Все ведь хорошо было! А месяц назад он, как очумелый, из дома уходить начал, пропадает где-то часами… Люди говорят, что вокруг твоего дома, как бешеный волчара, бродит, на окна смотрит. Уезжай! Я за мужа бороться буду. В горком пойду, прокурору напишу, что ты шлюха продажная, за деньги с чужими мужьями спишь, ославлю так, что до смерти не отмоешься! Дрянь! Потаскуха!
От ее крика, от детского плача, от ужаса обвинений у Катерины все поплыло перед глазами, ее затошнило. Каждое слово било наотмашь, лицо горело как от жгучих пощечин. Катя судорожно вздохнула и попыталась поднять гостью с колен.
– Встаньте! Встаньте, пожалуйста… Я ни в чем перед вами не виновата и мужа вашего не завлекала! Не нужен он мне, не люблю я его! Вообще никого не люблю! Я не знаю, зачем он за мной ходит, и знать не хочу!
В дверях комнаты появилась заспанная сестра Зинаида. Ее глаза округлились, бледное лицо окаменело. Она кинулась помогать Кате поднимать с колен заплаканную женщину с ревущим малышом на руках.
– Уходите, Аделаида, идите домой! – заговорила Зина. – Грешно вам! Грешно на девочку-то наговаривать, она ни в чем перед вами не виноватая! А то, что Николай ваш с глузду сдвинулся, так то его мужицкий грех. Кобель-то он и есть кобель, прости господи. Знали ведь, за кого замуж выходили! Весь город знает, что Николай тот еще ходок по бабам-то… И все вас предупреждали. А вы тогда решили, что перевоспитаете его, кобеля…
