В славных Благовещенских водно-болотных угодьях жила-была одна
кикимора. Хорошая кикимора, симпатичная, средних лет и туманных
занятий.
Жила одиноко. Дети выросли и разлетелись кто куда. Муж из
полукровок был, помер лет двести как. Уже отстрадала кикимора по
нему, отплакала. Живет себе потихоньку, не тужит. Много ли одинокой
кикиморе надо?
Делянка с мухоморами для настоек цветет, глаз радует. Огород
посажен, сад есть. И яблочки молодильные наливные, и бузина от
головной боли, и сливы от запора – у хорошей хозяйки все ладно и
складно, все рядком растет, и урожай всегда отличный,
качественный.
Из местного народа мелкая нечисть заглядывает порой. Кто
покрупней, там, лешаки, водяные, раза два в год на попойку
приходят, на день рождения и на Новый год. Ну, Ягуша еще, может,
зайдет на огонек, поболтать по-дружески. А в остальное время тишина
и благодать. Выйдет вечерком кикимора на крылечко, нальет себе в
кружку брусничной водицы и сидит так до заката. Глядит, как солнце
в болоте тонет. Хорошо ей, спокойно.
Так и жила бы себе кикимора тихонько. Жарила бы поганки с
картошкой. Гнала из молодильных яблок самогон. Выращивала бы
капусту, бруснику бы собирала, чтоб заквасить потом как полагается.
Смотрела бы по вечерам на закаты. Если бы не один случай, который
перевернул все с ног на голову.
***
В славной стране Япония все было хорошо. Хороши были цветущие
сакуры во время ханами и опадающие листья красных кленов в период
момидзи. Хороши были девушки в блестящих кимоно и мужчины в
нарядных хаори. Хороши были горные тихие деревушки и сверкающие
неоном города. Горы были хороши, и реки тоже, и цвели прекрасные
цветы, и хорошо готовили суси суровые повара, и сакэ под суси тоже
хорошо шло.
Все было ну просто замечательно.
Кроме землетрясений.
Как говорится, всем работа пожарника хороша, но как пожар – хоть
увольняйся. Так и с землетрясениями. Как начнется, так хоть
переезжай из хорошей страны Япония в другую, не такую, может, и
хорошую, без саке и сакуры, где земля не дрожит под ногами и где на
головы не падают потолки.
Наша история как раз и начинается во время очередного такого
землетрясения. Несильного совсем, почти незаметного. Ну, смотря для
кого.
К счастью, в этот раз никто почти не пострадал. У продавца
фарфоровой посуды Юкиро Модзури упала и разбилась дорогая сердцу
плошка, а Асахиро Куросита стукнулся головой об стол. Несильно.
Впрочем, Куросита был человеком-японцем невнимательным и частенько
ударялся лбом обо что ни попадя, так что такой вред можно даже
считать.
В мире людей через пять минут после четырех несильных толчков
снова все стало как раньше. Но это только в мире людей.
А вот в мире ёкаев, духов хорошей страны Япония, все было совсем
по-другому. Ёкай-то – существо эфемерное. То он что-то бесплотное,
как дымок, а то дышит стоит, живее всех живых, хочешь – руку
протяни и потрогай. Правда, и он тогда тебя тоже потрогать может,
что не всем приятно. И мир его ёкайский такой же – расхлябанный,
наложенный сверху на мир живых, как чуток мятая копирка.
И что-то в этот раз пошло не так. То ли богиня подземного мира
Идзанами слишком уж сильно загрустила, то ли магнитные бури
начались, то ли все вместе – но каким-то совершенно мистическим
образом мир ёкаев сместился. Ненадолго, секунды на две оказался
где-то над благовещенскими болотами. А потом снова вернулся на
место. Ничего толком даже произойти не успело, и никто ничегошеньки
не понял. Ну, мотнуло совсем чуток ёкаев, ну так и людей мотнуло.
Что ж тут такого страшного?
И правда, страшного ничего и не случилось. Только мир ёкаев по
ошибке и нашу кикиморку с благовещенских водно-болотных угодий
утянул – принял за свою. Ну а что? Нечисть? Нечисть. Значит,
забираем. А что кикиморка вовсе не ёкай японский, а наша,
исконно-русская, никому и не интересно.
