Я узнал почерк дяди Томаса еще до того, как прочитал первую строчку. Письмо лежало в сейфе тайной комнаты – дата показывала, что он написал его полгода назад. Тогда дядя еще не знал, что болезнь заберет его так быстро.
Более двадцати лет я не общался с дядей Томасом. Двадцать лет вины, которая сжимала горло особенно сильно, пока я стоял среди его коллег на поминках. Они знали его последние годы лучше, чем я.
Родители не понимали моей привязанности к дяде – мама-биолог и папа-математик считали его увлечения «псевдонаукой». Археология, криптография, древние языки – для них это было романтическим хобби, а не серьезным исследованием. Они предпочитали точные данные и воспроизводимые эксперименты поискам древних тайн. Может, поэтому я и отдалился от всей семьи – родители не понимали, зачем мне в физике нужны древние акустические загадки, а дядя считал, что я выбрал слишком ограниченный подход к тайнам мира.
Но чтобы понять, как я оказался в этой комнате, нужно начать с зашифрованной записки, которую мне передал элегантный незнакомец после похорон дяди.
Адриан подошел ко мне, когда большинство гостей уже разошлись. Статный мужчина явно аристократического происхождения – выправка, манеры, сдержанная элегантность выдавали хорошее воспитание. На свои пятьдесят с лишним он выглядел не старше сорока пяти: подтянутая фигура, уверенная походка, внимательный взгляд серых глаз. Седеющие волосы только добавляли солидности.
– Вы Дэвид Резон? – спросил он, и я сразу отметил четкую, поставленную речь без малейшего акцента. Каждое слово звучало отчетливо, с той особой интонацией, которая выдает человека, привыкшего выступать перед аудиторией.
Когда он протянул руку для рукопожатия, я заметил дорогие часы и безупречно подогнанный костюм. Все в его облике говорило о статусе и образовании.
– Я Адриан, двадцать лет работал с вашим дядей.
Двадцать лет. Ровно столько, сколько мы не общались.
– Томас очень много рассказывал о вас, – продолжил Адриан, словно читая мои мысли. – О том умном мальчике, который разгадывал его шифры.
Мне стало неловко. Дядя помнил наши детские игры, а я забыл о нем на два десятилетия.
– Это очень важно, – Адриан достал маленькую аккуратно сложенную бумагу, умещающуюся на ладони. – Ваш дядя хотел, чтобы вы это прочли.
Я взял бумажку, чувствуя ее тонкость между пальцами. Уже одно то, что она от дяди, делало эту небольшую записку бесценной. Что-то подсказывало, что она изменит всё.
– Если захотите поговорить, – Адриан протянул свою визитку, – звоните в любое время. Томас говорил, что вы единственный, кто поймет.
Поймет что? Я хотел спросить, но Адриан уже отходил, растворяясь среди оставшихся гостей. В руках у меня остались шифровка с несколькими строчками чисел и визитка с золотым тиснением.
Всю ночь я не мог заснуть, перечитывая числа на бумажке. К утру решение созрело само собой.
Дома я развернул шифровку и увидел тесно написанные ряды чисел. Детские воспоминания сразу всплыли в памяти – наша с дядей система кодов, словарь из двух тысяч самых употребляемых слов.
347, 1205, 156… Неужели он помнил? Двадцать лет прошло с тех пор, как мы играли в археологов-шпионов. Я был мальчишкой, а дядя терпеливо объяснял, как древние прятали секреты в обычных текстах.
Словарь лежал в старом письменном столе – я хранил его как память о детстве. Потрепанная тетрадка, исписанная детским почерком. Я открыл ее и начал переводить числа в слова.
«Дэвид, извини за тишину. Ответы ждут в моем доме. Когда солнце высоко и стрелки смотрят на север, свет укажет дорогу. Как в играх детства. Решай сам. Томас.»
Я перечитал расшифровку дважды. Солнце высоко… Помню! В детстве мы с дядей наблюдали, как полуденный свет падает в его гостиную под определенным углом.
