Я явилась в мир иной. В Королевстве Ветра, где каждый порыв ветра несёт пыльцу чар и отзвуки древних пророчеств, где даже камни мостовых шепчут забытые заклинания, судьба начертала для меня путь, отличный от других. Пока мои ровесники тянулись к солнцу магии, я ощущала себя чужой.
Мои родители, простые маги, чьи дни были наполнены будничным волшебством рутины, не могли постичь моей сути. Их скромная лавка с домашней выпечкой и волшебными снадобьями служила тихой пристанью, источая ароматы свежеиспечённого хлеба с корицей и едва уловимые нотки колдовских трав. Дом наш, хоть и уютный в своей простоте, был лишён того искрящегося волшебства, что наполняло сердца других. Мы жили подобно многим семьям Королевства Ветра: мать, с руками, посыпанными мукой и искорками магии, выпекала колдовские пироги, а отец, склонившись над котлом, колдовал над снадобьями, а я… я была лишь безмолвным наблюдателем этого мира чародейства. Но интуиция шептала мне об иной правде. Вглядываясь в лица сверстников, так непринуждённо творящих волшебство, в их глаза, сияющие от избытка магической силы, я видела лишь собственное отражение – иное. «Отверженная»… Это клеймо преследовало меня, вынуждая прятаться в тени страха, боясь нарушить тишину.
Мучительный вопрос терзал душу: есть ли ещё такие, как я, за пределами этого мрака неприкаянности, за чертой, отделяющей свет магии от бездны моего собственного… ничего? Но невидимые оковы страха, холодные и липкие, сковывали уста, обрекая на молчание и навеки замуровывая меня в темнице одиночества.
Родители мои грезили о дочери, и когда свершилось чудо – появилась я. Любовь их ко мне была безграничной, всеобъемлющей. Пусть детство моё и отступает в туманную даль прошлого, но осколки тёплых воспоминаний мерцают в сердце до сих пор. Иногда в памяти всплывают картины: родители, не отходившие от моей колыбели ни на шаг, бесконечные игры, полные звонкого смеха и беззаботной радости, материнский голос, льющийся тихой рекой колыбельной песни каждую ночь перед сном, унося меня в волшебные сны о далёких странах и сказочных существах.
Любовь отца была иной – не столь эмоционально излившейся, но не менее глубокой в своей молчаливой сути. Он окружал меня особой заботой, не навязчивой, но постоянной, будто оберегая хрупкое сокровище. Когда детский плач оглашал дом, именно отец брал меня на руки, с силой, но в то же время невероятной нежностью, усаживал на колено, и его большая ладонь нежно гладила мои волосы. Я до сих пор помню контраст: его руки, кажущиеся грубыми и большими, покрытые сетью тонких морщинок, под прикосновением любви становились невероятно мягкими и тёплыми. Под этим теплом тревога исчезала мгновенно, слёзы высыхали, и я, успокоившись, целовала отца в грубую, но любимую щеку, спрыгивала с колен и тянула его за руку в мир детских игр, где время текло незаметно, а волшебство было реальностью.
Всё окутывало меня теплом и светом безмятежности, пока не наступил мой шестой день рождения, подобный черте на песке времени, день, когда солнце моего детства начало скрываться за горизонтом судьбы, оставляя за собой лишь длинные тени грядущих испытаний.
В мире, где само дыхание пронизано магией, я оказалась чужеродным элементом. Шесть оборотов солнца, шесть зимних лун – черта, которую судьба нарочно воздвигла передо мной. Это был рубеж, за которым для каждого ребёнка расцветал внутренний огонь, пусть слабым мерцанием, но магическая искра должна была проявиться. В моей же груди вместо пылающего сердца мага зияла пустота.
Мои родители, чьё сияние омрачил нежданный месяц, поначалу полные радужных грёз, с каждым бесплодным днём погружались в сумрак разочарования. В их глазах, когда несбыточность чуда стала горькой очевидностью, я читала немой укор.
