Сперва о драконе пошли слухи.
Невнятные, переданные шепотом и загадочным подергиванием бровей.
Потом все более четкие, теперь намертво связанные с университетом и
экспедицией в Мерцающий город. Позже о драконе рассказала секретарь
ректора ари Бо́стоп, что считалось признаком проверенной сплетни. И
спустя три месяца разговоров всех преподавателей собрали в большой
прохладной аудитории, чтобы, так сказать, показать товар лицом.
В других, более молодых или
современных университетах дракон вызвал бы переполох. Женщины
наверняка надели бы свои прямые юбки с широкими поясами и блузы с
высокими воротниками на двух пуговичках. Девушки посмелее не забыли
бы про модную вишневую помаду.
Но в университете зануд, который в
действительности назывался Бе́рнинским университетом, женщины
отнеслись к появлению дракона с ленцой. Возможно, они думали, что
их снова ждет не мужчина, а одряхлевший старик. Почетный и везде
лезущий дедушка, который побывал у них уже дважды. А возможно,
правда оказались занудами.
– Надеюсь, этот дракон хотя бы не
заснет, как год назад, – проговорила Летиция То́мпик и плюхнулась
на студенческую скамью в своей совершенно обычной, чуть
расклешенной книзу длинной серой юбке. – Приветствую, ари Пирс.
Ше́рлин кивнула и снова с тоской
посмотрела на двери. Это все, что оставалось преподавателям,
которые вошли в аудиторию. Ждать окончания глупого собрания и
смотреть в сторону «свободы». Но не слишком пристально, там, у
входа, стояла сухонькая Мисти Бостоп. Поклонница расписаний,
формуляров и яблочного шнапса. Она направляла преподавателей на
четко распределенные места.
Шерлин посадили в третий ряд, прямо
напротив кафедры. Отчего-то секретарь ректора считала эти места
лицом университета и именовала их «лавкой до тридцати пяти».
Впереди – «песочная лавка», для тех, кому глубоко за восемнадцать,
позади лавка «не больше пятидесяти», а вот галерка носила звание
«розария». Предназначалась для тех, кто перебрал вчера и не успел
освежиться либо слишком освежился и опрокинул на голову лишний
флакон одеколона.
– Ари Пирс, могу я зайти к вам
сегодня во время большого перерыва выпить чаю? Хочу обсудить одного
уважаемого человека. – Летиция многозначительно посмотрела на
Шерлин, и сразу стало ясно: разговор будет о новом широкоплечем
интересе ари Томпик, третьем за последние пару недель. – Вы же
теперь одна?
– Да, мой коллега ари Ма́лис уехал
на два месяца.
– Кстати, куда?
– Надеюсь, туда, откуда не
возвращаются, – вежливо ответила Шерлин.
Ее сосед по кабинету был вредным
стариком. Он целыми днями рассказывал, насколько кафедра
натурфилософии обмельчала, когда ее поделили еще и на антропологию,
археологию и прочее, прочее, прочее. Шерлин с трудом выносила его
«прочее».
– Почему к нам идет этот индюк
Пу́ткенсон? – сердито прошептала Томпик. – Ему еще два месяца назад
стукнуло тридцать шесть.
– Зато он в белой рубашке с жабо, –
улыбнулась Шерлин.
Сама Летиция Томпик буквально
позавчера отметила очередные восемнадцать (в действительности
тридцать семь) и оставалась на лавке с молодежью за яркую
внешность. Ну и за настойчивость. Добровольно она бы пересела, как
и признала свой возраст, только после смерти. А вот Шерлин с
завистью поглядывала на спокойные задние ряды. Ей бы там
понравилось. Отличное место, чтобы вздремнуть. К тому же все равно
ощущала себя не на тридцать, а на все пятьдесят. Но ари Бостоп не
позволяла. Называла ее, уважаемого мастера по костям,
«голубоглазкой» и говорила, что такие миловидные преподаватели
должны быть на виду. Какое значение имел цвет ее глаз для людей за
кафедрой, так же как и миловидность, оставалось загадкой.
– И зачем он надел жабо?
