Дембель неизбежен, как
крах империализма.
Армейская поговорка 70-х.
Плох тот солдат, который
не мечтает стать генералом.
Полководец А. Суворов.
Воробей чирикает, ласточка чиликает,
а Бабахов – бабахает!
Доктор А. Туесков.
– Ты парень образованный, – сказал комиссар, – мог бы на сержанта выучиться. В ракетные части попасть…
– Мне как раз нечего терять.
Комиссар взглянул на меня с подозрением.
…Через месяц я оказался в школе надзорсостава под Ропчей.
Сергей Довлатов. «Зона».
Лукавит Сергей Донатович. В военкомате не спрашивают о любви к ракетам или страсти к субмаринам. Судьба призывника определяется свыше, таинственным набором случайных чисел. Это покруче Спортлото или «однорукого бандита». Даже гадать не стоит. Как говорил наш старпом: «Пути военных неисповедимы».
В отделе кадров мне вручили повестку. На торжественных проводах в ДКМ – похвальную грамоту и меховые перчатки. Друзья меня жалели, девушки – еще больше.
На призывной медкомиссии Костя Буянов спросил:
– Почему это, при проверке слуха ушей или зоркости глаз, нужно снимать штаны?
– Чтобы лучше видеть тебя, дитя моё, – ответила девушка в белом.
Узкий коридор военкомата заставили прикроватными тумбочками. Возле них расположились врачи. Вокруг толкались голые новобранцы.
В воздухе повис запах карболки и немытых тел. Я сидел голой задницей на липком табурете. Широкими ладонями матроса прикрывал свой стыд.
Женщины в белых халатах звенели медицинским никелем.
Звучали резкие команды:
– Открой рот! Скажи – А!
Напротив Костя Буянов изображал букву Г. Руками он раздвигал
собственные ягодицы.
– Не стой так долго, привыкнешь, – сказал я Косте, вставая с табурета.
– Теперь твоя очередь, – злорадно ответил он.
– Абинский? – спросила девушка, заглянув в мою
карточку. – Нагнись! Кто тебе спину поцарапал?
– Кошечка…
– Скажи своей кошечке, чтобы когти подстригла.
Голяком я сидел на заключительной комиссии. Трое взрослых мужчин решали мою судьбу. На меня они не обращали внимания. Слышался деловой разговор: «…подводный флот… надводные корабли… двести двадцатая команда… перебор…»
Что такое двести двадцатая команда я не знал. Слово «перебор» было знакомо по игре в «очко». Оно имело нехороший смысл. Я загрустил – флот, это на три года.
Наконец, старший вручил мне листок с памяткой молодому бойцу:
– Прибыть в военкомат двадцатого ноября в десять нуль-нуль. Кружка, ложка, полотенце… Понял?
– Понял. Куда меня?
– Не бойся, не в космонавты…
«Не все так плохо, – подумал я, – впереди целая неделя свободной жизни».
Я вернулся в гостиницу «Чайка». Подсчитал убытки. Модельные заграничные туфли у меня спёрли в колхозе. Модная нейлоновая куртка исчезла из номера гостиницы. Меховые рукавицы пропали на медкомиссии. Кому-то эти вещи нужнее. Через неделю я буду на полном государственном обеспечении.
Потом был этап до Корсакова. Толпа призывников в драных фуфайках напоминала сборище зеков. На пересылке, устроили шмон, изъяли запасы спиртного. Зато выдали по банке свиной тушенки и краюху хлеба.
Костя Буянов заначил бутылку и мы распили ее втроем, пригласив сержанта-покупателя. Хлебнув из горлышка, я подарил ему свои часы. Сержант проникся и разболтал военную тайну: мы будем ракетчиками ПВО.
Морозным вечером грузились на пассажирский теплоход «Мария Ульянова». С выходом в море угодили в шторм. Мы с Буяновым ушли наверх и устроили ночлег на скамейках прогулочной палубы. В переполненной каюте рекруты изнемогали от морской болезни и «травили» где придётся.
Утром разыскали сержанта. Бледный командир сильно укачался и пластом лежал поверх одеяла. Двигаться он не мог. Из-под кровати выудили сухой паёк – несколько банок тушёнки, масло, хлеб, сахар.
