- Да, Сонечка, офигенное наследство тебе бабуля оставила, - присвистнул Кирилл, оглядевшись по сторонам.
- Дареному танку в дуло не смотрят, - огрызнулась я, стараясь не заплакать.
Всю сознательную жизнь я была уверена, что отца у меня нет и никогда не было. Ну то есть биологически был, конечно, не ветром же меня надуло. Даже в свидетельстве о рождении значился какой-то Максим Леонидович, но я думала, что мама его сочинила, лишь бы не ставить обидный прочерк. В ответ на мои детские расспросы она бормотала что-то невнятное про погибшего полярника. Сначала я верила, потом, разумеется, не верила.
А зря.
На двадцать восьмом году жизни внезапно выяснилось, что был у меня не только отец, действительно погибший полярник, но и бабушка, Мария Васильевна Краснова, оставившая в наследство квартиру и немаленький вклад в банке.
Она позвонила мне сама. Это напоминало то ли развод, то ли розыгрыш.
Так и так, Сонечка, я твоя бабушка, хотела бы с тобой увидеться и поговорить.
- Моя бабушка умерла, - буркнула я и потянулась нажать на отбой, однако та сказала, что нет, пока еще жива, но это ненадолго.
- Соня, когда-то я сделала большую ошибку, - добавила она. – Дай мне возможность ее исправить.
Если бы собеседница пригласила к себе домой, я бы не поехала. Но адрес, который она назвала, принадлежал хоспису. Похоже, про «ненадолго» было не шуткой. К тому же проглядывала возможность узнать что-то об отце.
Хоспис оказался государственным. В трехместной палате было чисто, но с таким отпечатком безнадеги, что хотелось выть. Хотя как еще должно быть на перевалочном пункте между жизнью и смертью?
На кровати у окна лежала крохотная старушка, к ее руке от капельницы тянулась прозрачная трубка.
- Здравствуй, Сонечка, садись, - прошелестела… бабушка? Никак не удавалось думать о ней так.
Я подтащила стул, присела, не зная, что сказать. Спросить, как она себя чувствует? Но это глупо. Как можно чувствовать себя в хосписе? К счастью, вопросов не понадобилось.
- Я должна попросить прощения, - моей руки коснулись сухие горячие пальцы. – У тебя и у твоей матери.
- За что? – прикосновение было неприятным, но я решила потерпеть.
- Когда твой отец погиб, она пришла ко мне. Но… я тогда была вне себя от горя и не захотела с ней разговаривать.
«Вне себя от горя»!
Меня покоробила эта высокопарность, но я дала себе мысленную оплеуху. Если уж пришла – терпи.
- Я ничего об этом не знаю, - сказала, глядя в сторону. – И об отце. Мама говорила, он был полярником. Я не верила. Ну все так говорят: летчик, полярник.
- Это правда. Он постоянно ездил в экспедиции. Арктика, Антарктика. Полгода там, три месяца дома. В один из приездов познакомился с твоей матерью. Она забеременела. Узнала, когда Максим уже был на станции. Он получил ее письмо и написал мне. Просил принять его будущую жену и помочь. Но отправить не успел. Погиб. Потом мне привезли это письмо с его вещами. Когда я уже выгнала твою мать.
Ну где-то краем разума я могла ее понять. Сын погиб, а тут приходит какая-то девица и заявляет, что беременна от него. Сказать можно что угодно. Понять могла – но не хотела. Было жутко обидно и за маму, и за себя.
- Но вы ведь могли найти ее, - я все-таки вытянула руку из-под ее пальцев. – Когда узнали, что это правда. Что она ждет ребенка от вашего сына.
- Как? – тяжело вздохнула… ладно, пусть бабушка. – Я ведь даже имени твоей матери не знала.
- А как тогда нашли меня сейчас?
- Когда ехала в хоспис, взяла с собой дневник Максима. Самый последний, который мне привезли. Там было и о твоей матери. О том, что она беременна. И письмо лежало от нее. В конверте. С обратным адресом. Мой знакомый узнал, что там прописаны Юлия Петровна и София Максимовна Лебедевы. И телефон твой нашел.
