Июльское утро. Спать бы и ни о чём не думать. Но надо ехать. И вот – в дороге.
Современный, японский, автомобиль плавно баюкает и уносит в тёплые и мягкие миры. Я устал за много дней деревенской жизни: то из-за компьютера не выхожу сутками, то картошкой занимаюсь, то внуки понаедут. Жизнь привычная. Но уже ощущаю жёсткость, а годы уже не те, теплоты и мягкости требуют. Опять же: какой это возраст? Всего-то четыре года на пенсии. Совсем молодой. Вот только иногда иду где-нибудь и замечаю: все меня догоняют, а я – никого…
Хорошо Кольке Рожкову или Лёне Лопатину. Писать каждый день не надо. Их дело поговорить, они это любят. Мы ровесники, но у них и пенсии какие-то навороченные, и машины личные, и на здоровье не жалуются. Государству служили и заслужили, заработали и натаскали. У меня всю жизнь – бумаги, болезни, борьба.
В город с утра едем. Лопатин предупредил, что у Рожкова с ногами проблема. Спина стрельнула, ноги отказали. Мы его на переднее сиденье усадили. Беречь будем. Хотя на переднем сиденье сидят адьютанты, а генералы – на заднем. Но у нас же всё наоборот.
На конференцию нас вызвали. С недавних пор мы в новой партии. Политику наш человек не любит по одной причине: не понимает и не приспособлен к ней. Политика – это конкуренция, остальное – впустую.
Наша партия – первая партия, которая нам нравится по всем статьям и со всех сторон. У нас, опытных дураков, есть надежда, что наша партия очень скоро станет ведущей в стране. Как и всегда верим во всё, что предложат. Лично я давно поставил цель: остаток жизни отдать молодым. Ну и Кольку с Лёней на это дело подталкиваю. Победа не в ругани, а – в умении конкурировать. Куда нам, пенсионерам, переть? Подпереть можем. Наверное, над нами смеются. Даже в партии…
– Что за бардак устроили эти бакланы! – Восклицает Лёня, выруливая на трассу, обращаясь ко мне и Кольке.
Чёрные, как мне кажется, болгарские, глаза, волнистые с проседью чёрные волосы, густые брови, даже большой нос – всё в Лёне клокочет гневом и жаждой справедливости. Как будто он хочет добиться этой справедливости немедленно и обязательно для всех. Иначе, жизнь сразу становится бессмысленной. Трудно южанина остудить. Душа его изливает жалобу за жалобой. Мне это знакомо много лет. Лёня приводит факты, аргументы, примеры. Родился, видимо, таким. К этому трудно привыкнуть.
Наверное, я тоже из той же породы. Почему и дружу с Лёней. Вполне возможно, что с моим здоровьем и сердцем я бы давно был на том свете, спасает то, что полжизни занимаюсь укрощением ума. Шаматхой занимаюсь. Без этого – бардак. Ведь ум человека – мириады скачущих и прыгающих обезьян. Сейчас они проявились и безудержно прыгают в голове Лопатина.
– Ты опять за своё! Исправить хочешь? – Ехидно вступает в разговор Колька Рожков, поворачиваясь ко мне и, как бы ненароком, прося одобрения.
Белёсые брови и выцветшие глаза, где ничего голубого почти не осталось, светлое, стареющее, слегка вытянутое, лицо, проплешина в обрамлении белого пушка – всё в Рожкове как будто удивляется, но я знаю, что за этим удивлением всегда скрыты расчёты местного человека, привыкшего во всём усматривать свою выгоду. Иначе у нас нельзя, климат слишком суровый.
– А ты посмотри, что эти бакланы творят! – Клокочет Лопатин уже в спокойном ритме, ведя свой джип по ровной трассе, не пытаясь обогнать лихачей.
– Чего смотреть-то? Ну, бакланы они, всё поклевали! И что с ними делать? Вот вчера по телевизору… Ты видел? Боже мой, что творят, что творят!
Зелёная и влажная после вчерашнего дождя степь залита тёплым жёлтым сиянием утреннего солнца. Небо у горизонта отливает лазурью, дальше – голубое, омытое, ясное. Далеко чернеет неровная стена соснового леса. Воздух чистый, не надышаться!
