На самом деле, мужа искала даже не
я. Он Бро позарез понадобился. И если бы муж! Какое там! Ей просто
нужен был мужик в доме, чтобы с руками и головой, которая
подскажет, как правильно и с какой стороны приложить эти руки к
делу. Но заниматься всем, как обычно, должна была, конечно, я.
– Сливка, ну не взрывай мне мозг, –
гундосила из сортира моя приёмная мать и сестра по
совместительству. – Ну, видишь же, что я не могу… Что мне
пло-о-о-о-хо. Ой, блямба, с какого фуя я решила пожрать с утреца?..
Токсикоз этот поганый… Как же мне херовастенько, Сливка… Ох…
– Не ругайся при ребёнке, –
проворчала я. За последние четырнадцать дней – именно столько
времени прошло с того момента, как мы узнали, что Бро в интересном
положении, я эту фразу произнесла раз семьсот, если не больше.
– При детях! – взвыла из-за двери
бедолага. – Как же меня угораздило-то так? Божечки… чтоба я ещё
хоть раз в жизни бухала с незнакомцами... Лучше сразу убейте!
– Все казни только после родов, –
напомнила я, заглянув в щель между дверью и косяком. – Бро, может
доктора вызвать?
– Чтоба он меня на хер послал?
У моей Брошки было две плохие
привычки: сквернословие и дурной характер. Ну, и ещё она привычное
уху «чтобы» произносила на чудовищный манер. Обычно людей это
злило, а я привыкла. За четырнадцать лет и не к такому
привыкнешь.
– Чего сразу на хер-то?
– Не ругайся при детях, – отбила
подачу будущая мамаша и поднялась по стеночке. Вся такая бледная,
трясущаяся, хоть ты плачь. – Не нужен врач. Мне уже лучше… Ой, мля,
чтоба не сглазить… Помнишь, Сливка, когда твой Хренчик женился и
тебя бортанул?
Я скривилась и нехотя произнесла
фамилию бывшего (и единственного, уж если на то пошло):
– Данчик.
– Хренчик, – категорично исправила
Бро. – Вот помнишь, как ты тогда наклюкалась? Заблевала всю комнату
до потолка. А утром клялась, будто только накануне поняла, что же
такое пьяный вертолёт. Врала, как пить дать.
Не врала.
Памятное событие случилось
двенадцать недель назад (Я даже если бы хотела, не забыла, потому
что акушерка Бро эту дату жирным маркером в «Карте беременной»
записала), но у меня до сих пор от одних намёков на воспоминания
рвотные позывы случались.
– Лучше молчи, – благоразумно
предостерегла я. – Сортир у нас в доме только один. И тот уже
пуганый твоими токсикозами…
Бро бледно улыбнулась и, придерживая
рукой стену, побрела в нашу спальню (она же зал, она же библиотека,
она же гостиная, она же кабинет). Я проводила её взглядом,
дождалась пока самый близкий и самый любимый в мире человечище
уляжется на диван, верой и правдой отслуживший нам не одну
пятилетку, а потом устроилась рядом.
– Ну, Бронечка… Ну, не пугай меня.
На тебе же лица нет, яхонтовая моя. Как я буду, если с тобой и
малышами что-то случится? Я же без тебя – без вас!! – загнусь
сразу. Точно не надо врача?
– В жопу врача, – буркнула Бро,
локтем закрывая глаза. – Я просто старая, Сливка. У старух первая
беременность, говорят, тяжело проходит. Отыгрывается на нас
природа, сучья мать. Сечёшь, о чём говорю?
– Ты не старая! – Мысленно я
разревелась, а в реальности лишь бледные кисти рук, усыпанные
коричневыми пятнышками веснушек поцеловала. – Помнишь Катьку
Тихомирову (героиня фильма «Москва слезам не верит»)? В сорок лет
жизнь только начинается! А тебе ещё даже и не сорок. Тебе сорок
только в августе стукнет.
– Как раз к родам, – вздохнула Бро.
– Кстати. Времени хер да нихера осталось, а ты мне мужика найти не
можешь. Живём в однокомнатной дыре… Ты где спать собираешься,
Сливка, когда я двух спиногрызиков домой принесу?
– Ой, да когда это ещё…
– Не нервируй меня, муля! Мне
волноваться вредно. Сказала, нары хочу! Значит – хочу. Потолки пять
метров, столько места пропадает… А так будет тебе, где от меня с
мелкими укрыться (Будто я собиралась это делать!), выспаться (При
двух младенцах в доме?), мальчика привести (Если, конечно, найдётся
извращенец, который захочет «приводиться» в дом, где два младенца и
матерящаяся как сапожник нежно мною любимая Бро).
