«…И это показатель! Показатель того, что мы, все мы, пошли
куда-то не туда! Если немалая часть думающего населения скрывается
от действительности, пытаясь найти утешение в виртуальном изменении
прошлого, в надежде хоть в сказке найти СВОЕ место — это диагноз.
Это диагноз всему социуму, частичкой которого был я. Скорее даже
приговор и, скорее всего, смертельный…»
Вячеслав Федоров. «Симбиот».
«…если меня кто спросит, зачем я пишу эту книгу отработав по
10–12 часов каждый рабочий день на основной работе — я не буду
знать, что ответить. Денег мне она не принесет, неприятности может,
пустые затраты времени — наверняка. В свое оправдание могу лишь
сказать, что я сопротивлялся желанию изложить эти идеи уже почти
двадцать лет…»
Эли Эшер. «Людены»
За поворотом — на обочине, стоял
ушатанный долгой жизнью и российскими дорогами ПАЗик — по-видимому
рейсовый. Возле него кучковалось с десяток пассажиров, в основном
предпенсионного или пенсионного возраста, женского пола и не очень
высокого материального благосостояния. На всякий случай я
притормозил и, тут же махая рукой и приветливо улыбаясь, ко мне —
опередив всех, кинулся сухой крепкий мужик, лет пятидесяти пяти и,
с ним две тётки примерно такого же возраста. Ну, эти выглядели
побогаче…
— До Солнечногорска не подкинете?
Автобус, блин, сломался…, — не прекращая дружелюбно щериться,
крикнул он в открытое окно, когда я остановился.
— «Подкину», садитесь…, — практически
никогда не отказываюсь «подбросить» попутчика, — как раз, туда же
еду.
Нет, я не «бомблю», просто очень
сильно люблю с людьми поболтать — общительный я, короче!
Мужик шустро забрался на переднее
пассажирское сиденье, обе тётки, вполголоса что-то лопоча, чуть
помедленнее устроились сзади. Пассажир производил вид сельского
интеллигента, ему очень шли очки в очень старомодной оправе,
которые он носил — вид такой умный-умный: «Возможно, районный
агроном, — подумал я, — Ботаник… Боня, короче. В смысле — не тот,
который хорошо учится, а тот — кто растениями занимается».
С детства у меня была очень дурная
привычка давать людям прозвища — ну, или клички, если угодно.
Понимаю, нехорошо, но ничего с собой поделать не могу! В
большинстве случаев прозвища приклеивались намертво и, что
удивительно — редко, кто на них обижался… Но, всё равно пару раз
хорошо огрёб! В детстве, разумеется.
И, провожаемые завистливыми взглядами
оставшихся незадачливых пассажиров злополучного автобуса, мы
двинулись в путь по шоссе средней убитости. Мужик за пару минут
цепким, внимательным взглядом обшарив салон, восхищено
воскликнул:
— Вот, это да! Сами делали?
Дело в том, что снаружи моя «Волга»
выглядела как обычный ГАЗ-21, зато внутри…
— Ну, почти всё сам, — скромненько
ответствовал я, — движок и коробка от «Бэхи», салон от «Мэрса»… В
основном. Сидения, вообще — по спецзаказу делали. Все навороты
есть, даже — кондёр!
— Уважаю! — Боня посмотрел на меня,
как мастер своего дела смотрит на мастера другого, в котором он сам
не в зуб ногой. Протянув мне руку, он представился, — Василий
Григорьевич, главный агроном Солнечногорска и всей Солнечной
Пустоши…
«Стопроцентное попадание!», —
возликовал я от своего угадывания, пожимая на удивление сильную
руку Бони.
— Владимир, временно безработный.
Далее минут десять наш разговор вяло
перекидывался с темы на тему… Так — лишь бы не молчать! Я пытался
«зацепить» его начиная разговор про политику, про рыбалку или про
футбол — в котором сам ничего не соображал, но Боня отвечал
односложными предложениями и, снова — надолго замолкал, глядя в
окошко.
«Эх… Надо было вперёд одну из „тёток“
посадить: у тех наоборот — рот не закрывается!»
Кто ж, знал?! Как, вдруг…
