Сумрачное утро медленно, но верно наступало на лес. Тьма уходила
неохотно, цепляясь за кусты и прячась за деревьями. Стояла
напряжённая, словно звенящая, тишина.
Пожилая женщина, в длинном платье, подвязанная тёмным платком,
остановилась, опираясь на суковатую палку.
— Дождь, видать, будет. Ну, дай Бог, успеем добраться.
— Бога нет, — сообщил её спутник, мальчик лет десяти, затем
спросил: — Баба Катя, а мы куда идём-то?
Женщина вздохнула, подняла было руку перекреститься, да под
взглядом пытливых синих глаз внука, вернее, внучатого племянника,
передумала.
— К сродственнице моей, Евдокии. Погостишь у неё с
недельку-другую на заимке.
— Это к той, что ты Дунька-ведьма зовёшь?
Тронувшаяся с места баба Катя встала как вкопанная.
— Никак, подслушивал?
— Я случайно! Честное пионерское.
— Лёнька, ты ж обещал, что не будешь поминать ни пионеров, ни
деда с отцом!
— Баба Катя, лес вокруг. Савка-полицай в деревне остался. А чего
на недельку-другую? Наши немцев побьют, дед за мной приедет, а я в
гостях. И так к школе опоздали.
— Некогда языком молоть, путь не ближний! — баба Катя довольно
шустро двинулась дальше, забыв про палку. Мальчик широко зашагал
рядом, размахивая узелком с нехитрым имуществом.
Надолго женщины не хватило. Вскоре она замедлила ход, а на краю
полянки и вовсе остановилась отдышаться.
Лёнька пробежался вокруг и вернулся.
— Баба Катя, там дерево поваленное, пойдём, сядешь,
отдохнёшь.
— Не хотелось бы, место тут уж больно нехорошее. Да, видать,
придётся, — бормотала женщина, плетясь к найденному Лёнькой дереву.
Потихоньку бормотала, но мальчик услышал. После того, как баба
Катя, кряхтя и охая, уселась, спросил:
— А почему нехорошее?
Вместо ответа женщина показала рукой на противоположную сторону
полянки.
— Холмики какие-то... это что? — спросил Лёнька.
— Пристанище душ неприкаянных, — вздохнула баба Катя.
— Непонятно ты объясняешь, — Ленька, собравшийся сбегать к
холмикам, обернулся.
— Самоубийц здесь хоронили, со всей округи. На общем-то кладбище
— грех, вот и нашли местечко. А душеньки не отпетые, неуспокоенные
маются. Привидениями по лесу летают. Правда, врать не буду, вреда
никому не творят, а пугать пугают. Ты лучше туда близко не
подходи.
— Баба Катя, не бойся. Это суеверия. Бабкины сказки. Смотри, вон
даже табличка на палке сохранилась.
— Сказано, не ходи! Могилки старые, провалишься в яму. Ладно,
посидели, дальше пошли. Мне до комендантского часа обернуться
надо.
Дальше двинулись уже не так торопко. Лёньки ненадолго хватило
так плестись. Он стал забегать вперёд, и сходить с тропинки.
Наткнулся на обложенный камнями родник и позвал спутницу. Та
послушно свернула с тропы, обрадовавшись возможности отдохнуть. Не
рассчитала свои силы, путь трудным оказался. Мелькнула мысль, а не
Дунька-ведьма ли порчу наслала, что ноги не идут. Баба Катя
потихоньку перекрестилась: «Упаси Господь от ведьминских
проклятий».
— Это Змеиный родник, — пояснила Лёньке. И, предваряя расспросы,
добавила: — В жару на этих камнях змеи любят греться.
Мальчик, усевшийся на один из камней, соскочил и отошёл на
несколько шагов и сказал:
— Баба Катя, ты не подумай, я змей не боюсь, просто не люблю.
Скользкие, мерзкие.
— А сейчас ты их и не увидишь. Они, как осень начинается, в норы
свои уползают.
Отдохнув у родника, путники двинулись дальше. Лес поменялся.
Чаще встречались ели. Некоторые были изогнутой, причудливой формы.
Попался участок, где ели стояли чёрные, обугленные. На земле даже
мох и трава не росли.
— Пожар, наверное, сильный был? — предположил Лёнька.
Баба Катя ответила:
— Может, и был, да вот только никто ни огня не видел, ни дыма.
Говорят, черти для ада здесь дрова заготавливают. Так и зовут эту
часть леса: Чёртова просека. Ну, считай, половину прошли. Осталось
болото обогнуть.
