Глава 1. Запах горькой травы
Полынь всегда знала больше, чем «говорила». Стоило Агате провести ладонью по серебряным листьям, как тонкие прожилки отзывались колкой искро́й. Щёлк! Морозный запах срывался с побелевших кончиков пальцев словно шёпот давно забытой песни. Сегодня тот был особенно громким: две луны, Серебряная и Багря́ная, висели над северным горизонтом как два недовольных надзирателя, проверяющих, хорошо ли прополото поле грехов человеческих.
Деревенская травница втянула воздух до головокружения: горечь, смола, чистая ледяная свежесть. Такой букет мог воскресить даже перезимовавшего в сугробе оленя – проверено на личном опыте. Она окружила себя пахучими стеблями, словно импровизированной кольчугой, и приступила к сбору. Острым серпом, бичом всех сорняков, девушка бережно отсекала верхушки, укладывая их в заплечную суму. За этот сезон полынь уродилась отменная: плотные бархатные листья поблёскивают на солнце, будто присыпаны перламутровой пылью.
– Вот и славно, – пробормотала под нос девушка. – Бабка Устина меня похвалит. Авось перестанет шпынять «травницей-самоучкой».
С восточной стороны лес стоял сизым валом. Ветви елей тянулись к небу, пытаясь дотянуться до Багря́ницы. Безуспешно, зато с драмой. Тропа уходила между стволов в сизый туман. Туда, где начинался Лешвéй – Полынный Предел, тонкая грань мира духов. Местные парни обходили это место за версту: «В тех краях, мол, даже тень сама себя укусить может». Агата обходить не могла. Лучшее сырьё росло именно там, где граница реальности была минимальной, словно лёд на реке к первому дню оттепели.
Снег местами лежал упрямыми пятнами, сохраняя ночную крупу инея. Утро обжигало яркостью, но холода не убавилось. Середина Се́вер-месяца, что вы хотите. Однако сердцу девушки было жарко. Сегодня канун Объятия – событие, которое случается раз в семьдесят семь лет. Обе луны сходятся в небе и делают мир похожим на зеркальную рамку: всё двойное, словно природа играет в игру «Найди десять отличий».
«Думай о траве Агата, а не о божествах, глядящих сверху», – пожурила она себя, но мысли, как нахальные комары, продолжали зудеть.
Жужжание, однако, внезапно затмилось звериным рыком. Где-то в чаще хрустнула ветка, по спине девушки побежали мурашки, а затылок будто окунули в таз ледяной воды. Серебряная Луна всегда подчёркивала логику вещей: шорох – значит, зверь. Багряная же тут же накидывала эмоциональной страсти: «Беги или сражайся!»
Агата выпрямилась, поднесла к губам пальцы с прилипшими зёрнышками смолы – небольшое, но действенное заклятье. Не колдовство великой силы, а опыт простой «травницы на минималках». Полынь отпугивает нечисть и хороша от хандры. Она сунула пригоршню листьев в карман тулупа из овечьей шерсти на груди. Запах уравновесил сердце, и девушка шагнула в сторону шума.
Дальше всё случилось одновременно и неправильно. Сначала стон. Низкий, хриплый, набитый льдом так, что уши заломило. Потом из зарослей можжевельника кто-то вывалился. Человек. Вернее, почти человек. Высокий, в серовато-чёрном плаще, промёрзшем до хруста.
Травница инстинктивно отступила, но сердце уже сжало внезапное чувство неловкой жалости. Бледное лицо незнакомца было искажено болью, в уголках губ поблёскивали кристаллы инея, словно он выдыхал зиму вместо воздуха. Под капюшоном, там, где у обычных мужчин густая шапка волос, у этого странный излом, как будто… рог?
Девушка поспешно пригнулась, ловя выпавший из-под плаща незнакомца предмет. Кинжал с рукоятью, выполненной в форме серебристой ветви. Не деревца, именно ветви, на которой лёд цвёл прозрачными листьями.
– Эй…, ты живой?! – окликнула она, осторожно протягивая руку.
Ответом был судорожный вдох. На миг ресницы незнакома покрылись инеем, затем растаяли, оставив росинки, словно тот моргнул снегом.
