Пролог
Когда началась Эпоха Контроля, никто не заметил её сразу. Всё пришло постепенно: от хаоса, к страху, от страха – к порядку. Мир, переживший череду кризисов, устал от боли. Войны, катастрофы, эпидемии – всё это стало фоном, на котором человечество выбрало простое решение: отказаться от того, что делает его уязвимым.
Так было создано основание Системы – глобального алгоритма гармонии, построенного на подавлении эмоций. Первые добровольцы отказались от гнева. Затем – от боли. Позже – от любви. Не из жестокости. Из логики. Ведь если нет страсти, нет и насилия. Если нет тоски, нет и безысходности. Если нет любви… нет и потерь.
Архитекторы Порядка – те, кто проектировал систему, – верили в утопию через стерильность чувств. Эмоции стали сбоем. Их стирали. Их обнуляли. Из памяти, из тела, из языка. Людей переписывали. Чистили. Превращали в ровных, спокойных граждан, без лишнего внутреннего шума. Илиан был одним из них.
Илиан не просто исполнял приказы – он был тем, кто разрабатывал алгоритмы стирания, оптимизировал методы психологического давления. Он не просто выключал память – он знал, как ломать личность так, чтобы она больше не поднималась. В отделе его называли "Хирургом памяти" – за чистоту работы и холодную точность.
Он проводил процедуры без малейшего колебания. Узлы страха, зоны эмоциональных связей, следы чувства – всё стиралось по протоколу. Иногда испытуемые кричали. Иногда – молчали. Илиан не делал различий. Для него все они были отклонениями. Ошибками. Нарушениями порядка.
Когда один из испытуемых начал смеяться во время процедуры – истерично, до хрипоты – Илиан просто усилил напряжение. Смех прекратился. Он сделал пометку в протоколе: «нестабильная реакция. Подлежит полной реконфигурации». И пошёл дальше.
Он верил, что делает правильное. Он верил, что чистый мир возможен лишь при абсолютном контроле. И только спустя годы, в других снах, к нему вернулись лица. Не образы – а чувства. И тогда… тогда всё начало меняться.
Он помнил, как нажимал кнопку.
Не дрожащей рукой, не с сомнением. Холодно. Чётко. Каждое нажатие запускало процесс стирания: память, эмоции, история – исчезали, оставляя лишь серую оболочку. Он смотрел в глаза тем, кого стирал, и не чувствовал ничего. Ни жалости, ни гнева. Только удовлетворение от чистоты результата.
Тогда он был одним из тех, кого называли Архитекторами Порядка. Его обучили блокировать сочувствие. Вживили модули контроля. Научили видеть людей как данные. Он гордился своей эффективностью.
Однажды к нему привели мальчика. Семь лет. Пытался защитить мать, когда её увели. Мальчик молчал, но в глазах – пылал ужас. Илиан смотрел на него как на сбойную ячейку.
– Удалить воспоминание? – спросил оператор.
– Полное подавление, – ответил он. – Без следа.
Они выполнили приказ. А Илиан отвернулся до конца процедуры – не потому, что не мог смотреть. Потому что не было смысла. Тогда он ещё не знал, что именно этот взгляд вернётся к нему много лет спустя. Во сне. В тишине. В колебании сигнала.
Ночь опустилась на мегаполис, как занавес из свинца, лишённый звёзд и надежды. Высокие башни, иссечённые неоном, отражали тусклый свет дронов, патрулирующих небо, словно стражи чужого разума. Ни звука птиц, ни шороха ветра – только равномерный гул энергосетей и редкие щелчки систем наблюдения, вращающих объективы в поисках отклонений.
Илиан Рэо стоял на краю смотровой платформы, вглядываясь в город. Его глаза – серые, как жидкий металл, казались пустыми. Он был точен, аккуратен, в нём не было ни единого сбоя. И всё же – в глубине, как крошечный осколок стекла под кожей, что-то оставалось. Что-то неуловимое.
Он сжал перила. Металл под пальцами был холоден, стерилен. Всё в этом мире было стерильным – от архитектуры до лиц прохожих. Никаких всплесков эмоций. Никаких вздохов. Система позаботилась об этом. Эмоции были объявлены источником всех бед. Их приручили. Потом – изгнали. Последних носителей чувств подвергли коррекции или затерли в протоколах. «Программа Чистоты» сработала идеально. Он был частью этой чистоты. Безукоризненной. Логичной.
