Ярослав
Примерно через три года моего изгнания те причины, которые
вынудили меня эмигрировать, практически сошли на нет. Я стал другим
человеком, как следствие - сменил имя и документы, а генерал
Савельев забыл и думать обо мне*. Мои заработки практически целиком
перешли в интернет, что позволяло путешествовать без ограничений. Я
не имел близких друзей - только кучу приятелей, разбросанных по
всему миру. У меня не было любимой. Женщины периодически
заводились, но я не чувствовал к ним и половину того, что когда-то
испытывал к девушке, которая разделила мою жизнь на до и после. В
довершение всего, душу мою внезапно начала терзать какая-то смутная
тревога. Тоска по родине? Смешно! Я никогда не был особенным
патриотом, а соотечественников для общения всегда с лихвой хватало,
в какой бы стране я ни жил.
Однако этот подсознательный процесс во мне развивался своим
чередом, и однажды я, сам не зная почему, купил билет, собрал вещи,
сдал квартиру - и полетел обратно. Несколько пересадок, шумный
Шереметьево, непривычный гул родной речи... в областном центре
пришлось пересесть в поезд. Как же я отвык от этих реалий! Хотя по
миру много всего насмотрелся, и кое-где значительно худшего, чем
тут. Но всё равно сидел, как пришибленный, рассматривая, как мои
сограждане заваривают лапшу быстрого приготовления, кроют
правительство, ругают детей... Я ощущал себя чужим. Ещё более
чужим, чем там, за границей.
Отец встретил меня на вокзале лично. Мама не поехала, но минут
пять рыдала на моей груди дома, без конца причитая, как же я
изменился и на кого же их покинул.
- Ты надолго? - спросил батя.
Я пожал плечами. Принял душ, переоделся и отправился гулять по
городу. Сам не знаю, чего искал. Ноги принесли меня к
знаменательному месту - детскому дому, где я когда-то познакомился
с НЕЙ. С Настей. Девушкой, которая изменила меня и всю мою жизнь,
но сама трусливо сбежала. Мы с ней совершили, наверное, ужасное
дело - не знаю. Но думаю, нести эту ношу было бы лучше вместе. Я
много злился на неё там, когда выживал один, когда было тяжело и
даже голодно. Мне казалось, что она обязана быть со мной,
поддерживать меня, нянчить, как этих брошенных кем-то детей.
Я нажал кнопку звонка, и калитка распахнулась. Я шагнул внутрь,
проследовал знакомым путём ко входу в административную часть, нашёл
открытый кабинет. Постучал.
- Здравствуйте!
- Добрый день! - ответила ухоженная, но неприятная на лицо
женщина лет пятидесяти. - Чем могу помочь?
- Я хочу узнать про одну девушку... Она ходила к вам
волонтёром... года три назад я с ней здесь познакомился, а
потом...
- Настя Кудрявцева! - резковато перебила она меня. - Она давно к
нам не ходит. Как уехала к себе в деревню, на сносях уже, с тех пор
и не появлялась.
Я споткнулся о странное слово:
- На чём уехала?
- На сносях! Ну, незадолго до родов! Там и осталась, наверное,
ребёнка растить.
Мне уже стало не по себе, но необходимо было уточнить:
- А когда это было?
Женщина пожала плечами:
- Примерно два года назад, может, чуть больше. Да, весной это
было, а сейчас осень. Значит, два с половиной года назад.
Я принялся судорожно отсчитывать девять месяцев от нашего с ней
расставания. Весна...
Но ведь этого не может быть! Не могла она сразу после аборта
забеременеть!
- Я могу вам ещё чем-то помочь? - с лёгким раздражением уточнила
женщина, видя, что я завис.
- А она... вышла замуж? - проблеял я. - Ну, за отца реб-бёнка? -
это слово оказалось удивительно тяжело произнести.
- Вот этого не могу сказать! Кольца не видела, - добавила она
презрительно.
Я вышел оттуда ещё более пришибленный, чем раньше. В десять раз.
Или в сто.
ОНА НЕ СДЕЛАЛА АБОРТ?! Или это всё-таки чужой ребёнок?
