Над рекой висела луна цвета начищенной меди. Она мерцала тусклым блином ниже грозовых облаков, и даже бродячие псы понимали, что луна ненастоящая. Я старался не замечать ее и глядел на реку. Отсюда с вершины холма она казалась полоской полузастывшего гудрона, растекшегося по пепельной долине. В смолянистой воде отражались электрические звезды и вечный смог, заменяющий небо. Ее название когда-то было выбито на табличке, проколоченной к стене барака, пока он не сгорел с третьей попытки дотла. На ее левом берегу чернели, тыкая высокими трубами в затянутое смогом небо заводы и нефтяные терминалы Казанского конгломерата. А напротив, дыша паром и подсвечивая неоном клубы едкого тумана кипел в вечном движении «муравейник».
У муравейника тоже было название и скорее всего оно сохранилось где-то на старых картах или ржавых указателях, погребенных нутром громоздящихся друг на друга трущоб, но никто никогда не называл его иначе чем Пригород. Пригород, давно поглотивший остатки самого города и сотни километров вокруг него.
– Эй! Какого черта ты тут делаешь?
Голос позади меня только казался угрожающем. На деле в нем притаились плохо скрываемый страх и усталость. Корявая тень заняла все пространство между валуном и остовом сожженной машины. Я повернул голову, даже не думая подниматься с теплого камня. Просто шнырь. Совсем молодой еще – пуговица впилась в кадык, на выскобленном лице растерянность. Я молча отогнул край воротника куртки и показал темный ромбик значка.
– Ищейка магистра? Такой можно купить за сотню на Нижнем Базаре.
– И лишиться пальцев, – добавил я.
Шнырь потоптался рядом. Затем присел на край валуна. Луна на мгновение потеряла тусклый блеск и тут же вспыхнула потоком ослепительного света. Я едва успел прикрыть глаза ладонью. Вспышка длилась лишь миг, выхватив из ночи черно-белые контуры улиц. Тыльную сторону руки обдало жаром.
– Все? – шнырь отвернулся вовремя и теперь не решался открыть глаза.
– Нет. Посиди так. Я знаю интервалы – ты не знаешь.
Он согласно кивнул.
Город казался мертвым, притих от ужаса, ожидая что вместо электрического света на его замшелые крыши может пролиться поток настоящего огня.
– Это из-за тебя, верно? – потер ладонями слегка обожженное лицо.
– Да. И продолжится, пока я не закончу дело.
Шнырь уставился на меня как бы спрашивая, чего я тогда жду, если над городом висит эта непредсказуемая смертельная штука. Вступать в долгие беседы с ним совершенно не хотелось. Хотелось слегка придавить его шею, оправив в недолгий сон без светских бесед и ненужных вопросов, забрать его форму и раствориться в недрах Пригорода, не забыв засунуть в ближайший ливневый сток значок. Но нельзя. Око над городом не только поджаривать умеет. Наблюдает оно тоже очень неплохо. Я невесело усмехнулся своим мыслям, но шнырь не увидел этого. Сплюнув под ноги, он вытер подбородок рукавом и назвал меня счастливчиком.
Счастливчик. Пожалуй, он был прав. Я бы мог сказать, что родился под счастливой звездой. Но не потому, что я появился на свет в этом лабиринте, а по той причине, что смог выбраться отсюда раньше, чем мазут и дым въелись в кожу, а безысходность в мозги, быстро усыхающие от нехватки чего-либо, кроме Пригорода вокруг. Под звездой, счастливой или несчастливой, тут родиться тяжело. Их просто не видно. Даже с холмов не разглядишь ничего, кроме низких туч и электрического зарева конгломерата, а из с глубины узких улиц подавно. Над тобой только паутина проводов, капающих труб и жидкий черно-оранжевый дымок. И окна громоздящихся друг на друга домов.
– Проведи меня в клуб, – сказал я негромко, но достаточно четко, чтобы шнырь понял сразу. И все же тот испуганно и неуверенно затряс головой. Его тень на шершавом бетоне была низкой и уродливой – точно маленький божок, кивающий крупной башкой с округлым подбородком. – Хватит, я знаю зачем ты пришел. Ты не в патруле, а если и так, то вряд ли пришел бы в этот район один. У тебя есть билет, верно?
