Демон, возвышавшийся в центре
вмурованного в пол бронзового пентакля, величественно повернул
рогатую голову, обжег фиолетово-багровыми глазищами на скуластом
лице.
До чего же хорош! Рога мощные, витые,
спереди – словно корона. А из-под рогатой короны – волосы шикарные,
густые, до узкой талии спускаются, как черный водопад шелка. И
такая же пышная и шелковистая кисточка на хвосте.
Я просто стояла несколько мгновений и
облизывала такую красоту взглядом, наслаждаясь, как темно-синяя
кожа демона переливается при малейшем движении, словно поток
воды.
И как жаль, что видны только когтистые
руки, широченные мускулистые плечи и шея, остальное упаковано в
дымчатую броню. Хочу всё целиком лицезреть. И чтоб крылья, горбом
сложенные за спиной, распахнул – интересно же, какой они формы!
***
Полчаса
назад
– Дара! – содрогнулся дом, как от
грома.
Знакомьтесь, это папа. Проснулся,
наконец. Десять вечера, солнце давно зашло, пора бы.
Вот только требовательные интонации в
его голосе мне сегодня не нравятся. Таким тоном он обычно демонов
призывает, а не родную дочь.
Уж не гости ли у него опять?
Ненавижу, когда он пьет ночами с
демонами и утром мучительно ищет шестой угол в пентаграмме. И зовет
меня – отправить его собутыльников к чертям вместе с пустой
стеклотарой (их термин, они ее там куда-то сдают, говорят), рыбьими
костями, металлическими банками из-под пенистого эля.
Стащила я как-то непочатую банку на
пробу – гадость несусветная этот ваш эль! Напоила им нашего
волкодава. Пришлось труп поднимать.
Папик до сих пор не догадался, что наш
пес давно дохлый – лает Ральт исправно, кошек гоняет, дом сторожит.
А что шерсть вылазит, устала подклеивать, и пованивает от него… так
не надо кормить порядочное животное всякой дрянью, проскакивающей в
щели контура, незамкнутого по причине дрожания папенькиных рук. Не
всегда он меня зовет на подмогу – стыдно ему передо мной, видите
ли.
И правильно стыдится: еще не хватало
мне самой его лохудр-демониц выпроваживать. С тех пор, как маменька
померла, спасу от них нет – лезут и лезут.
С одной стороны, я их понимаю:
отставной черный маг его величества – еще видный мужчина. Рост и
стать богатырские, лицо волевое, волосы темно-русые, глаза – как
два аквамарина и брови вразлет. А загар с красноватым оттенком
адского пламени – просто загляденье.
Я не в него пошла, жаль. Я уродилась в
колдунью-маменьку – невысокую и белокожую, с глазами как спелые
вишни сорта «Кровавый шабаш в темную ночь». И волосья у меня не
пойми какие – пегие, выгоревшие, а то и подпаленные жаром
Преисподней. Тоже опыты ставлю, пока папик со своими приятелями
чудит, как сегодня ночью: дымище багровый расползся по башне и до
сих пор не выветрился.
Все остальное время, кроме ночи и
раннего утра, папик на высоте: нет на свете веселее человека, чем
некромант. Правда, юмор у него черный, как считает наш утонченный
маэстро.
– Дарайна! – снова сотряслась наша
башня, служившая нам домом. – У нас гости!
Так и знала! И явно не простые,
особенные. Ворота давно закрыты, никто не стучал бронзовым
молотком, в колокольчик не звонил. А значит, с Той стороны явились.
Терпеть не могу его рогатых приятелей!
– Нам закуси какой-нибудь сообрази! –
донеслось сверху.
Начинается! Соображу, дело не хитрое,
не на скрипке играть и заклинания семиэтажные на одном дыхании
произносить.
Шмыгнула на кухню, схватила поднос,
быстренько собрала блюдо с маринованными мухоморчиками и поганками.
Да еще выложила полукругом ломтики вяленой гадюки, и в центр
водрузила плошку солёной жабьей икры.. Пусть его рогатые
подавятся.
Эти милые деликатесы к нам в дом
соседка-ведьма таскает, тоже папенькина воздыхательница. Уродина.
Нос крючком, губа до пояса. Жуть.
