март 2013, месяц до приезда Мелиссы в Миднайт Хилл
Сводчатые потолки были различимы только благодаря пламени сотен свечей. Вверх уплывал дым от благовоний, а погребальное пение отражалось многочисленным эхо. С непривычки от обстановки у Нила пробежали по плечам мурашки.
Он бывал на похоронах раньше. Охотники погибали на заданиях, коллеги провожали их с почестями. Пока для Нила существовал только один запах смерти – цветочно-восковой аромат фимиама, который окутал готический зал будто сама костлявая старуха душу усопшего. Обычно он знал о мертвецах немного – внешность, звание, позывной.
Сейчас все было иначе. В разы торжественнее. Нил подозревал, что Охотников на самом деле много, но от их нахождения в одном месте, от осознания их силы и опыта в легких было тесно, а плечи невольно расправлялись. Нил был в ритуальном обмундировании, как и десятки людей вокруг: под черной мантией с капюшоном пальцы сжимали охотничью маску. Он стоял в последнем ряду от широкого прохода. Из-за роста и статуса. Но даже отсюда было видно, как на высоком пьедестале между колонн везут гроб главнокомандующей.
– Как думаешь, ей сняли кольца? Посмотрели, что под ними? – прошептал Нил, слегка наклонившись к Вербене.
Вербена подняла подбородок, чтобы рассмотреть процессию за чужими широкими спинами. Свет сверкнул на линзах её очков.
– Я слышала, что Сова категорически запретила.
Нил фыркнул. Сова, правая рука главнокомандующей, вышагивала рядом с гробом. В парадном мундире, разодетая, будто на собственную коронацию. Впервые седые волосы не были собраны в тугой хвост, а лежали на плечах, не покрытые капюшоном. Она скорбяще склонила голову.
– Бред, – пробасил Нил. – Даже после смерти будут её покрывать? Домом Охотников руководила тварь, на которых тут учатся охотиться, и все с такими почестями её хоронят?
Мужчина перед Нилом резко обернулся и смерил высокого юношу презрительным взглядом.
– Позывной, быстро.
Нил оборонительно прищурился.
– Что я такого сказал?
– Позывной.
– У меня нет позывного.
– И не будет, – отрезал мужчина и присмотрелся к скуластому лицу и большому носу с горбинкой, силясь запомнить наглеца в полумраке свечного света.
Как только тот отвернулся, Нил состроил для Вербены недовольную гримасу и раздраженно кивнул на отчитавшего его Охотника.
– Прошу его простить, сэр, – не сказала, а почти отрапортовала та.
Нил сжал губы и повел головой, как от пощечины. Он имел в виду совсем не это. Но когда Охотник впереди презрительно хмыкнул, Нил не выдержал:
– Не нужно извиняться за правду, даже если господин важный Охотник на неё обижается.
Мужчина рванул Нила за грудки, и тот дернул губой и взметнул подбородок, чтобы смотреть гордо, хоть и согнувшись.
– Каришма была великой, – с трепетом сказал мужчина, обдав Нила дыханием с запахом коньяка и табака. – Ты, щенок, даже не представляешь, какой без нее был бы мрак. Она – дар Всевышнего, чтобы мы не барахтались в неведении перед нечистью. Без неё мы снова окажемся во тьме, особенно если таким, как ты, дадут право держать в руках арбалет.
Глаза мужчины исступленно бегали по лицу Нила. Они, красные, нездоровые, были полны влаги. Охотник, наконец, ослабил хватку, позволив Нилу выпрямиться, и отвернулся. Нил закатил глаза и раздраженно вздохнул, взглянув на Вербену. Та задумчиво изучала Охотника, а потом лишь повела бровью и пожала плечами, прежде чем устремить взгляд обратно к гробу главнокомандующей, который успел доехать до величественного обелиска в конце зала.
Сова вскинула руку, и пение замолкло.
– Сегодня мы провожаем в последний путь великого человека. На её счету сотня поверженных врагов. Сотни спасенных жизней. Каришма – достойнейшая главнокомандующая, положившая жизнь на то, чтобы Дом Охотников, её Дом, нес благо и защиту. Она любила каждого, кто служил здесь, как собственного ребенка. И вот её дети, её ученики, сейчас скорбяще прощаются с ней.
