Родной город встречает меня блеском молний и завесой дождя,
скрывающего в потемневшей густоте очертания гигантов-небоскребов,
возвышающихся над более старыми кирпичными домами, обступившими
широкую улицу, сейчас почти пустую. Лишь при более близком
расстоянии, буквально в парочку ярдов, я могу разглядеть движущиеся
по встречке машины, все укутанные в плотный водный панцирь,
стекающий по ним вниз, на асфальт, где дождевые ручьи пузырятся и
пенятся, скапливаясь в ливневых стоках и забивая их бесконечными
водоворотами.
По мере приближения к дому, я ощущаю, как на секунду мое сердце
сжимается, а потом вновь каменеет, выравнивая ритм и возвращая
привычное спокойствие. Всего четыре года, это немного, особенно
когда твоя жизнь кипит и вулканирует, бьет больно и по больному, но
одновременно закаляет, делая сильнее и увереннее. Я уехал из
Питтсбурга никем, а возвращаюсь победителем, который, если все
сложится, подомнет под себя "стальной город".
Все для тебя, милая, потому что ты стала моим главным
мотиватором.
— Мистер Райт, вы желаете поехать в старый дом или новый?
Хороший вопрос, Мартинес, а вслух я отвечаю, что в новый, потому
что в старом меня никто не ждет и он, как и десятки других домов,
покинут последними жильцами, опасающимися, что трещины,
избороздившие кирпичную кладку, когда-нибудь обрушат его, превратив
когда-то живые стены в пыльные поломанные руины. Я пытаюсь выловить
здание в дождевой пелене, вглядываясь в силуэты домов, но все, что
я вижу, это темное размытое пятно с провалами окон. Уже через
минуту оно остается позади и я расслабляюсь, откидываясь на сиденье
и закрывая глаза.
Вспоминая тебя. Как банально, правда? Все это время жить лишь
твоим образом, слышать отголоски новостей от Дэвида и знать, что ты
взрослеешь, превращаясь из девочки-тинейджера во взрослую женщину.
Взрослую ли... ведь тебе всего девятнадцать. Будет. В эту пятницу,
поэтому я так торопился с контрактом, с делами, которые упорно
удерживали меня в Вашингтоне, связывая по рукам и ногам и не давая
стать ближе к тебе, моя яркая солнечная девочка. Именно такой я
тебя помню: ты смеешься, так заливисто и громко, что я не могу не
улыбнуться. Отвлекаюсь от разговора с Дэвидом и поворачиваю голову
в сторону кухни, где ты помогаешь маме с готовкой.
Тебе пятнадцать, Шерон, и это делает мой интерес ненормальным,
потому что я ровесник твоего брата и мне уже двадцать пять. Десять
лет, которые сложно перешагнуть, особенно когда мой лучший друг —
твой брат, особенно когда ты воспринимаешь меня как члена своей
семьи и доверяешь так же, как доверяют родным и близким. Ты шепчешь
свои секреты с горящим взглядом и легким румянцем на щеках, чуть ли
не повисая на моем плече, а я думаю только о том, как близко мы
сейчас, как горячо рядом с тобой, как приятен твой запах.
Я думаю о том, что хочу тебя, и стоит мне ослабить контроль, как
я все испорчу — разорву тонкую нить доверия, натянутую между нами,
потеряю друга, сломаю тебя, испорчу наше будущее, которое, я знаю,
нас перемешает, вплетет друг в друга и станет общим.
Поэтому я здесь, Шерон Хартин, уверенно выхожу из машины, под
раскрытый тут же зонт, и быстрыми шагами иду к белоснежному
особняку, купленному специально для нас. Для нашей будущей семьи.
Для наших с тобой детей. Ты обустроишь его по собственному вкусу, а
пока я прохожу мимо голых стен, через пустую пока гостиную, по
дороге наверх скидываю с себя влажный пиджак и отдаю его в руки
вышколенной до идеала служанки, молча поприветствовавшей
приехавшего хозяина. Она видит меня впервые и ей не удается
сдержать мелькнувшее в глазах любопытство, тут же спрятанное
под профессиональной выправкой.
