Я почувствовала его впервые на том проклятом приеме — когда
республиканцы праздновали победу над демократами и мой отец, как
почтенный член партии, был приглашен на него вместе со своей
семьей. Мне едва исполнилось восемнадцать, я готовилась к
выпускному балу в элитной частной школе и практически не
встречалась с реальностью — окруженная любовью и заботой, дорогими
вещами, слугами и мнимыми друзьями, я не представляла, что где-то
за стенами с дорогой отделкой есть темная сторона жизни, с которой
люди моего окружения никогда не сталкиваются, о которой даже не
догадываются. Она была далека и от меня, и в тот вечер, когда я
едва втиснулась в купленное месяц назад платье и погоревав над
своими формами, зашла в роскошный особняк на Форест-Хиллс, я и
представить не могла, что он станет роковым для меня. Я улыбалась,
светясь от радости и веселья, и тайком пригубляла шампанское,
которое добавляло румянца на щеках и блеска в глазах. Я
пользовалась своей молодостью и привлекательностью, отлично зная,
как моя внешность притягивает взгляды мужчин. Смесь индейской крови
от отца и ирландской от матери сделало мою внешность
исключительно-экзотической: смуглая кожа, иссиня-черные волосы и на
фоне этого изумительно светлые зеленые глаза. Именно они по большей
части привлекали внимание, поэтому я всегда старалась их выделить,
подчеркивая изящными стрелками и тушью.
Меньше всего мне повезло с губами, поэтому в семнадцать, тайком
от отца уговорив маму, я чуть-чуть подправила верхнюю, сделав ее
более объемной, так что теперь мое лицо можно было назвать
идеальным. Впрочем, за кукольной внешностью и стереотипами,
привязанными к ней, скрывался вполне пытливый и любознательный ум,
который позволил мне стать лучшей в выпуске. Учеба не давалась
легко, но упорство и стремление быть первой вынуждало не спать
ночами, прорабатывая материал до основания и удивляя преподавателей
отчеканенными до автоматизма знаниями.
Мой отец гордился мной, а мама, поняв, что я уже достаточно
взрослая и со сформировавшимися желаниями, переключилась на
воспитание моей сестры, которой еще предстояло пойти в школу. Она
была полной моей противоположностью, но, желая быть похожей на
меня, уже в пять лет таскала мою косметику и делала на своем лице
нечто невообразимое и пугающее, пока однажды мы не договорились с
ней о "чистом месяце" — и я, и она не должны были пользоваться ею
ровно месяц. И кто первый нарушит правило, будет помогать Нине с
поливкой цветов. Естественно, я проиграла, а моя маленькая хитрюга
не просто чувствовала себя победительницей, но с гордо поднятым
подбородком сообщила, что сможет обойтись без косметики вплоть до
Рождества.
С тех пор прошло не одно Рождество, а она все еще держит слово.
И в этом своем упорстве она с легкостью переплюнула меня.
— Ты посмотри на нее, разоделась словно на карнавал, — Хезер
толкает меня в плечо, заставляя посмотреть в сторону Бритни
Шэлдорс, а я равнодушно кривлю губы. Какая разница, в чем она
одета, главное, как бы она не разодевалась и сколько бы не стоил ее
наряд, она навсегда останется простушкой-Бритни. Впрочем, Хезер
права, слишком много блеска и мелких деталей, превращающих ее
платье в карнавальный костюм. Она, как всегда, купается во внимании
противоположного пола и это вызывает куда большее отторжение. В
конце концов, она не девушка из эскорта, чтобы так откровенно
кокетничать с мужчинами.
— Я бы на ее месте переживала не за платье, а за свою репутацию.
Думаю, мистеру Шэлдерсу за нее неловко.
— Брось, он двадцать лет живет с точно такой же деревенщиной. Уж
если его жена не смогла привить себе вкус, то что говорить о его
дочери, — моя подруга хмыкает, а я делаю небольшой глоток сока и
резко выдыхаю. Что-то горячее касается моих оголенных плеч,
скользит по позвоночнику вниз, прожигая ткань на ягодицах, и
следует дальше: по ногам, вплоть до лодыжек. Меня бросает в жар и я
растерянно моргаю, не понимая, с чего вдруг такие ощущения.
Оборачиваюсь, пытаясь увидеть, что произошло, и натыкаюсь на
совершенно наглый взгляд, который не прекращает изучать меня даже
после того, как его обнаружили. Рефлекторно делаю шаг в сторону, а
стоящий в другом конце комнаты мужчина прищуривает глаза и слегка,
едва заметно, кивает, будто приветствуя меня.
