Порт Одессы. 1944 год. В ложе крутого побережья с восходящей к серому небу и памятнику Дюку щербатой гребёнкой знаменитой потемкинской лестницы красавица Одесса была обезображена чёрными зубьями погребенных войной зданий.
Весёлые, возбужденные радостью люди праздновали в порту освобождение города от фашистов. В блёклом, тряпичном кругу замерли счастливые, выжившие гражданские в телогрейках и поношенных пальто. Более оживленно вели себя в серо-чёрных шинелях солдаты, в чёрных бушлатах матросы и младшие офицеры. Под гармошку лихо, вприсядку отплясывал, светлоголовый, юный морячок в синей, рабочей робе, размахивал бескозыркой с ленточками. Чуть поодаль, в другом кругу, более сдержанном, чёрном кругу морских кителей и больших звёзд на погонах, офицеры танцевали танго в парах с одесситками и приезжими, женщинами в нарядных, цветастых, ситцевых и шифоновых платьях. Потёртые кроличьи, каракулевые женские шубки, старенькие пальто были аккуратно сложены на рядок стульев, принесенных из ближайших, полуразрушенных домов. Апрель был не самым тёплым. С моря сквозило влажным, прохладным ветром. Танцующие офицеры пытались прикрывать своими телами нарядных женщин от ветра, не позволяли себе прижимать их с плохо скрываемыми чувствами мужчин, истосковавшихся по любви.
Скрипуче звучала музыка из старого ящика патефона, стоящего на табурете. Трогательный тенор Павла Михайлова завораживал танцующие пары, возвращал их воспоминаниями в довоенные времена.
– Утомлённое солнце
Нежно с морем прощалось,
В этот час ты призналась,
Что нет любви, – не к общему праздничному настроению собравшихся звучали слова известной песни.
В те дни у заведующего патефоном, пожилого грека Димитриоса – инвалида с одной ногой, других пластинок не сохранилось. Одессит по рождению, среди своих – просто Дима, с прозвищем Колотушка, из-за грубой палки с ремнями вместо правой голени, притоптывал в такт музыке, хрипло подпевая известному всей Одессе тенору:
– Мне немного взгрустнулось
Без тоски, без печали.
В этот час прозвучали
Слова твои.
Расстаёмся, я не стану злиться,
Виноваты в этом я и ты…
На ленивых перекатах свинцовых волн Чёрного моря, распуская по бортам плавные крылья пенных завихрений, торпедный катер типа «Г-5», за номером 072, на малом ходу возвращался с задания, расстреляв весь боезапас. Сбросив обе торпеды, одной значительно повредив немецкий транспортник, отплывающих восвояси фашистов. Настроение у команды было праздничное. Бравый старшина, в бушлате нараспашку форсил перед командой в семь человек, исключая рулевого, на спор и на время лихо отбивал на носу катера чечёточку. «Торпедник» напоминал сигару без леерных ограждений с покатой палубой. Лихая чечётка старшины первой статьи Федотова, орденоносца и смельчака, даже на малом ходу, была рисковой. При накате волны на палубу перед рубкой, Федотов мог запросто соскользнуть в воду, если бы не успел зацепиться рукой за турельный пулемёт ДШК. Утонуть – не утонет, даже в бушлате, морских клёшах и ботинках, но нагоняй от капитана получил бы с нарядами вне очереди. Надводный флот фашиста отогнали не только от Одессы, родного города капитана, но и, по верным сведениям, загнали в Констанцу.
Капитан Ромашин свинтил со своего кителя, принялся прикручивать молоденькому, кучерявому морячку на бушлат орден «Красной звезды».
– Вечером идешь на танцы, – заявил капитан юнцу.
Морячок поморщился, покраснел, как девушка на выданье, возразил смущённо:
– А комендатура проверит? Это лишнее. Зачем?
