Вот она, для Виталия Сёмина дважды замечательная пятница! Во-первых, она делила июнь почти ровно пополам. Во-вторых, хотя и первее по значению, в этот день Виталий встречался с однокурсниками, на так называемом вечере выпускников. Физмат местного госуниверситета закончили двадцать лет назад – серьёзная дата! Для сабантуя выбрали кафе с чудны́м и чу́дным именем «Просперити». Вернее, Витька Карманов, заводила-мотор всей юбилейной затеи, такую точку нашёл. Главное, по его словам, не сильно далеко от альма-матер, стало быть, в памятном ландшафте. Ну, с началом пирушки и впрямь определились сообща – назначили на пять вечера, для пятницы подходящее время.
День всё же рабочий. Виталий всерьёз вознамерился прийти на празднование со свежей головой, «выморщил» у начальства отгул (корпоративный жаргонизм; в ходу с незапамятных времён). Вроде спал дольше обычного – только выспаться всласть не удалось. Пробуждался чуть ли не каждые полчаса, умные часы, которые Виталий снимал, лишь когда шёл под душ, десять таких бдений насчитали (а в действительности что-то, наверно, и пропустили мимо своих электронных ушей и глаз). А завершился этот нервный, с позволения сказать, сон и вовсе хорошеньким кошмаром. Будто лежит он, Сёмин, примотанный ремнями к узкому и неглубокому металлическому корыту, но длинному, в полный рост, а вокруг головы сходится кольцо воняющего резиной чёрного огня. И с каждой секундой крепче охватывает.
При этом Виталий не мог трепыхнуться ни ногой, ни рукой – то ли спеленали донельзя туго, то ли вообще хватил удар. Не получалось и завопить, пусть и хотелось до рези под языком. Как если бы перемкнуло горло, да и в лёгких, похоже, вышел весь воздух. В общем, оцепенел и онемел, классика порядочного кошмара. Тиски огненные тем временем завинчивались туже и туже. Пока не сорвало резьбу. Тут уж как жахнуло – взрыв случился, не то атомный, не то совсем пресловутый Большой, с прописной буквы. Вот только аккомпанировал этому вселенскому катаклизму почему-то не грохот, не рёв, а звук довольно высокий, повторяющийся, даже противно-назойливый, впрочем, опять как подобает всякому приличному бреду… Этот не то визг, не то писк переливался не громче комариного; на очередном его пике Виталию представилось, что это комар и есть, взявшийся в хорошо экранированной, где надо плотно закупоренной квартире невесть откуда. Сон улетучивался; сквозь обрывки причудливых образов до Сёмина в какой-то момент дошло, что это всё-таки старается, наяривает собственный его телефон.
Виталий с вечера утишил в нём звук, а сейчас по первости, ещё не вполне очухавшись, подумал, что забыл отключить будильник – хотел же дать себе день без насильственного подъёма, да, видно, проморгал… Рука же выдрессированно дёрнулась на прикроватную тумбочку, к сотовому. Но будто ладонью Виталий и разобрал наконец, что мелодия-то не та, не будильник, а стандартный рингтон.
Сёмин шаркнул мобильником по крышке тумбочки – раз, другой, пока всё-таки не сграбастал его. Хорошо, вовсе не смахнул на пол. Звонил кто-то весьма настырный. Виталию давно уже мнилось, что сейчас наступит отбой: «Обычное дело, брякнут и – в тину…» Он уже предвкушал собственную реакцию на установившуюся тишину – «Хорошо-то как!» Только не наступало никакого хорошо. Тишина не приходила. Навязчивый писк не унимался, а механическое дребезжание, оно было ещё противней, распространялось уже по руке, и, наверно, от того она взялась мурашками.
В итоге удалось поднести мобилу к глазам. На экране Сёмин увидел фамилию и имя: Стрекалов Игорь. «Жулики теперь раскрывают инкогнито?!» – Виталий опешил. И перепутал кнопки. Собирался смахнуть вверх красную, а сам ткнул пальцем в зелёную. И уж дальше действовал совсем автоматически.
