Отец часто твердил, что любые перемены к лучшему. Стоит только
решиться на новую жизнь, как с плеч соскользнёт балласт прошлого, а
картина будущего непременно заиграет яркими красками.
Он оказался жестоким лгуном.
Мой семнадцатый день рождения стал переломным. Этот день
изничтожил всё, что я любила всем сердцем: роскошный дом, элитную
школу, друзей и родителя, который всегда был опорой, — козырный
набор по щелчку превратился в пыль. Растворился, словно никогда не
имел права на существование.
Теперь я невольно вкушаю ту самую «новую жизнь» и безустанно
содрогаюсь от её тошнотворного привкуса.
— Приехали, — понуро заявила мать, припарковав свой старенький
«Логан» напротив здания школы. Выдержав робкую паузу, она закурила,
а затем обратилась ко мне: — Даш, давай я тебя провожу…
Мы общались с ней редкий раз после долгой разлуки, но я успела
возненавидеть этот жертвенный взгляд, дрожащий голос и въедчивое
табачное амбре, неизменно сопровождающее её повсюду.
Вера Антипова была слабой, неухоженной женщиной с вагоном
комплексов и вредных привычек. Судьба справедливо ответила ей,
оставив прозябать в убогой станице без семьи и достойной работы.
Семнадцать лет назад она оставила меня на отца — бросила ещё
младенцем, едва её каблук переступил порог роддома.
— Размечталась! — фыркнула я, выскочив из салона и
демонстративно хлопнув дверью. — И не смей меня встречать!
Опозоришь только!
Я не оборачиваясь вышагивала по внутреннему дворику школы, но
точно знала, что Вера провожает меня липким взглядом. Пустым и
безжизненным. Таким, какой свойственен только ей — неудачнице из
трущоб, вдруг решившей стать примерной матерью.
Ей никогда не заслужить моего прощения.
И хотя погода шептала, настроение было паршивым. Заходить в
замшелое здание, усеянное многолетними трещинами и островками
плесени, жутко не хотелось. Меня пробрало до брезгливых мурашек при
виде утеплённых строительной плёнкой окон и покосившихся урн,
переполненных окурками.
Местная школа не могла сравниться с той, в которой я училась
прежде. Меня словно окунули в ледяную прорубь после пенной ванны, а
после прикаpали погрузиться на самое дно — беспросветное и
вязкое.
В станице всё было другим: от неухоженных улочек и аллей до
магазинов и парковок. Даже здешний воздух в корне отличался от
столичного. Смешанный с карьерной пылью, он был полон тяжести и
безысходности.
Скорей бы оказаться дома…
В своём броском вишнёвом пальто я выбивалась из серой массы,
будто чужестранка, угодившая на другой континент. Без мала каждый
школьник был наряжен в рыночные тряпки и нисколько не следил за
причёской. Понятие формы в здешних кругах явно отсутствовало.
— А это что за пугало? — послышался едкий женский голос. —
Заблудилась, что ли? Цирковая палатка в другой стороне.
Обернувшись, я заметила длинноволосую блондинку с банкой
энергетика в руке. Она сидела на лестничном поручне, окружённая
свитой, приобняв поджарого парня. Девица не скрыла завистливой
улыбки, разглядывая мои туфли от «Бронкс», хотя едва ли разбилась в
брендах.
— Только гляньте на её пальтишко! Моя прабабка нервно курит в
сторонке!
Девчонку поддержали смехом, но меня это нисколько не тронуло.
Местная королева ещё не раз пожалеет о сказанном, как только узнает
меня поближе.
Мы обменялись колкими взглядами, прежде чем я продолжила
путь.
Оказавшись в вестибюле, полы которого блестели от раствора
хлорки, я столкнулась с новой проблемой. Тучный охранник, в усах
которого застряли остатки капусты, преградил мне путь, потребовав
пропуск. О подобной карточке я слышала впервые, однако мужчина мне
не поверил. Он схватил меня за локоть и грубо подтолкнул к
выходу.
В былые времена дело могло дойти до суда, но сейчас я могла
отстреляться лишь словом:
