После долгих месяцев, проведённых в больнице, весь мир
превратился в аляповатое радужное пятно. Яркое небо, пёстрые
вывески, слишком чуждые запахи, а, главное, неопределённость,
поджидающая за каждым поворотом.
Здесь не было привычного больничного распорядка дня, процедур,
соседок по палате. Меня ждала по-настоящему новая жизнь, потому что
от старой остались лишь обрывки и кома длинною в восемнадцать
месяцев в анамнезе. Говорят, если больной не просыпается в течение
первого, то прогнозы неутешительны. Может, поэтому мне кажется, что
ещё сплю?
Возможно, я и дальше считала происходящее вокруг нелепым глюком,
если бы не он. Слишком серый и бесцветный для этого мира парень
стоял на въезде в недавно выстроенный посёлок с красивыми
таунхаусами. На фоне сочной зелени под пронзительно голубым небом,
он стал кусочком реальности. Моей новой реальности.
— Нравится? — мужчина, назвавшийся моим отцом в первый день
пробуждения, заставил вздрогнуть и оторваться от окна, а когда
повернулась обратно, видение уже исчезло, сменившись высоким
кирпичным забором.
С трудом подавила разочарование и ответила, чтобы не
обижать:
— Да. Здесь хорошо.
— Вот и славно. Этим летом нужно прилично наверстать по школьной
программе. Ты много пропустила. Два раза в неделю будет приходить
соседка по таунхаусу, подтянет тебя по алгебре и геометрии, а ещё
девочка с нашей улицы пообещала поделиться своими учебниками с
прошлого года и помочь по английскому и немецкому.
— Немецкий? — переспросила с недоумением, если по-английски
слова ещё хоть как-то складывались в уме, то кроме Ich heisse
Kristin, в голове ничего не обнаружилось.
Теперь я могла представиться почти на любом мало-мальски
известном языке. Пухлому санитару, меняющему утки, показалось это
весёлым занятием. Чтобы хоть как-то сгладить неловкость, он каждый
день учил меня новой фразе. Говорил, так быстрее привыкну к своему
имени.
— Да, в прошлой школе у тебя был только один язык, придётся
постараться, Кристина, — немного строго напутствовала женщина,
представившаяся мамой.
Привыкать оказалось нужно не только к имени, но и к двум
незнакомым людям, назвавшимся моими родителями.
Не сомневаюсь, что это они. Мы похожи. Выглядят они, правда,
старше своих лет. У отца слишком много седых волос, а у матери сеть
морщинок в уголках глаз. Им явно было нелегко, и я их, наверно,
понимаю.
О подробностях случившегося все тактично молчали с самого
первого дня. Не удивлюсь, если произошедшее со мной и стало
причиной переезда. Поближе к Москве, подальше от родного городка.
Меня явно хотели оградить от чего-то в этом крохотном посёлке, где
нет ни одного уголка, который не охватили бы камеры
видео-наблюдения.
— А вот и наш дом, — радостно сообщил отец, кивая на таунхаус,
который ничем не отличался от остальных.
Ряд одинаковых дверей, три полноценных этажа и маленькое окошко
на четвёртом. Крохотные изумрудные клочки земли, на которых
вповалку лежали игрушки, детские электромобили или мангалы.
Счастливые обладатели угловых квартир размещали у себя качели. У
кого-то стоял батут или беседка. И совершенно никаких заборов и
калиток. Интересно, так, вообще, бывает? Может, и двери не запирают
на ночь?
Наш таун оказался угловым с качелями, и я невольно улыбнулась.
Но на них уже с устроилась девушка в жёлтом летнем сарафане и
лениво листала книгу. Она бесцеремонно забралась наверх с ногами, а
босоножки валялись на идеально подстриженном газоне. Не знаю
почему, но внезапно разозлилась. Даже не из-за того, что там должна
сидеть я. Наверно, потому что у этой девочки длинные золотистые
волосы, голубые глаза и собственные воспоминания. Она не смотрит на
своих родителей и не силится почувствовать к ним хоть что-то. Она
не будет странновыглядеть среди одноклассников. Никто не начнёт
шептаться за её спиной, словно в курсе всего, что произошло.
