1924
Сбежав по ступенькам, выскочив на мороз, барышня задержалась на тротуаре, вылизанном у входа от снега… Порывшись в сумочке, извлекла документ… Раскрыла… Прочла: «Алова Пелагея Петровна».
Вот так! Полина Алова! «Алова» – даже лучше, чем Полина: заря в полнеба!.. Новое слово…
Со старым же, тем, прежним, и делать ничего не надо: отстанет само, рассосется по южному горизонту… как пьяные песни ее вдовствующего отца – по берегу Сунжи… как круговорот ее домашних забот об отце и младших (слава богу, выросших наконец) сестрах: кухня-полы, полы-кухня, стирки-пеленки…
Заскочив на Волхонке к себе (к Бронштейнам), на скорую руку прибрала со стола, вымыла, выставила сохнуть посуду, медленно прочла, запоминая, список блюд к ужину. Полистала Александрову-Игнатьеву… Найдя нужные страницы, освежила в памяти оба рецепта…
Выбежала из дома.
Щурясь от бившей в глаза белизны с проблеском церковной позолоты… вслушиваясь на ходу в скрип своих новых сапожек… мельком поглядывая на проплывавшие мимо сани с укутанными седоками… мало-помалу начиная мерзнуть – нырнула в спасительное тепло подъезда…
Оттаяв на лестничных пролетах, постучала в дверь на самом верху:
– Заскочила. По пути на базар.
– Ну, записалась? Какую взяла?
– Взяла… Один, слушай, учудил – не поверишь: «Вышли… Вышлимывсеизнародов», – прыснула барышня.
– Что, таки записали?!
– Куда!.. Обрезай! Думал-надумал: «Вышлимывсеев».
– Записали, что-льва? Как записали-то?
– «Вышлимов».
Звонок!
Брат Николай в дверях! Шапка и воротник в серебре.
– Бог напитал – никто не видал… – засуетилась, меча тарелки на стол, Тамара… – а кто видел – не обидел… Полина, поешь с Колей?.. А-а… ну да… ты ж и так целый день при кухне… У нас с Полей теперь разные фамилии!.. – гордо сообщила мужу Тамара.
Николай сел за стол.
Полина поднесла брату документ.
Молча прочел.
Что тут поделаешь… С восемнадцатилетней девицей… Сам он и есть виновник всех этих перемен… Там, в Грозном, сам учил ее грамоте, по сказкам да по анекдотам… Сам, уже из Москвы, писал письма, полные молодого задора, энтузиазма… Сам два года назад пристраивал ее, свалившуюся ему на голову здесь, в Москве…
Зная характер Полины, лучше смолчать.
Комсомолия… В одной ячейке с Тамарой… Слава богу, хоть той ничего такого в голову не лезет. Хотя, не будь она замужем… Николай представил: обе, выскочив из заведения, радостно машут новыми документами…
– Это как заря! Правда, Поля? – придвинула к мужу тарелку с солянкой Тамара. – «Алова»! Ленин умер, а заря стои́т!
– Значит… ни о чем не жалеешь?.. – спросил Николай… – Матери давно нет… Сёстры достали, понимаю… С отцом… после смены фамилии с отцом все ясно… Хоть что-то, о чем скучаешь, есть?..
– Горы, – пожав плечами, ответила брату сестра.
***
Из автобиографии М.Б.Новомирского (орфография сохранена): «Я Новомирский Марк Борисович он же Чжан-Гуанхуа родился в 15 августа 1906 г. семья крестян в деревне У-Си Провинцие Цзян Су, Китае. Отец Чжан-Хочан, крестяне 1876 г. рожд. Мать Ван-Мы крестянка 1874 года рожд. умерла в 1915 году по болезне».
***
Глядя на Чжан Гуанхуа, профессор Юси Дэин вспомнил своего друга детства, учителя Несе Ахая, год назад приведшего этого школьника-выпускника и поручившегося за него: в период движения 4-го Мая Чжан Гуанхуа вместе со своими товарищами-старшеклассниками распространял в Шанхае листовки с призывами объединиться против иноземцев-империалистов.
Если мальчишку приняли в студенческий союз Шанхайского университета, значит, ему поверили… Впечатление производит хорошее… Пожалуй, такой не подведет…
– Родители живы? – оглядевшись по сторонам (профессор никогда не встречался со своими учениками-последователями в университетских стенах, вот и сейчас они сидели вдвоем за столиком ресторанчика), спросил Юси Дэин.
