Светящееся табло на крыше вокзала
показывает по очереди время и температуру воздуха. Плюс три по
Цельсию. Два часа тридцать шесть минут. Время словно застыло. Я тут
меньше часа, а кажется, что полночи прошло.
Стою на пустом перроне, крепко
вцепившись в чемодан. Будто там какая-то великая ценность. А на
самом деле, я даже не помню, что туда складывала. По-моему, бросала
всё, что под руку попадалось. Главное, паспорт взяла. Я
инстинктивно сую руку в карман, нащупываю его плотную корочку.
Накрапывает дождь, хотя уже не
накрапывает, а льет вовсю. Плащ насквозь мокрый, в туфлях хлюпает,
с волос течет ручьем. Но в здание вокзала не захожу. Там люди, а я
не хочу, чтобы меня кто-то видел. А то, что дождь – это даже
хорошо. Никто не поймет, что я плакала, нет, до сих пор плачу,
глотая слезы…
Наконец из громкоговорителя раздался
короткий треск помех, а затем женщина-диспетчер объявила: «На
первый путь прибывает скорой поезд номер восемьдесят
Москва-Благовещенск. Стоянка поезда – две минуты».
Из здания вокзала начинают
потихоньку выползать люди. Я отворачиваюсь, хотя никому нет до меня
дела.
Вскоре вижу огни приближающегося
поезда и нарастающий шум. Вот ночную тишину оглушает мощный гудок.
Стуча колесами, тянется состав, мелькают квадраты полутемных
окон.
Поезд постепенно сбавляет скорость.
Под конец почти ползет и, скрипуче вздрогнув, останавливается.
Мой – четвертый – вагон протягивает
в самый конец перрона. И я со всех ног бегу, волоча за собой
чемодан.
Проводница меня встречает зевком.
Едва успеваю вскарабкаться в тамбур, как поезд трогается. Мимо
проплывает вокзал, затем – депо, какие-то постройки, дома и улицы
спящего поселка, в котором я жила последние несколько месяцев.
Глядя в окно на исчезающие огни,
шепчу еле слышно: прощай. Где-то там остался он…
Мой любимый, мой мучитель, мой
палач.
Интересно, как скоро он заметит мой
побег? И что почувствует тогда?
Сердце мучительно сжимается, а стук
колес заглушает то ли всхлип, то ли стон, сорвавшийся с губ.
Пожалеет ли он обо мне хоть
чуть-чуть? Хоть разок? Хоть на секундочку? Или только обрадуется?
А, может, подумает: наконец-то избавился от этой ненавистной
Зои?
Впрочем, я и сама прекрасно знаю
ответ: скорее всего, ему будет глубоко плевать…
На глаза снова наворачиваются слезы.
Смахнув их ладонью, я протискиваюсь по узкому проходу к своему
купе. Там давно спят. С верхних полок слышно мерное сопение.
Поэтому я, стараясь не шуметь, снимаю мокрый плащ и заталкиваю свой
чемодан в рундук.
В детстве я обожала ездить в поездах
– меня всегда усыпляли покачивания и постукивание колес. Но сегодня
мне не спится. Я лежу, свернувшись калачиком, и, укутавшись в
одеяло, пытаюсь согреться. Хочу уснуть и забыться хотя бы до утра,
но мысли и воспоминания рвут душу.
Еще полтора года назад у меня было
всё, о чем только можно мечтать – дом, друзья, любящая семья,
блестящие перспективы. А сегодня я – изгой. Меня ненавидят,
презирают и не желают знать даже самые родные и близкие люди. От
меня отвернулись все, кроме младшей сестренки Алисы, но она – сама
еще ребенок.
Мне некуда пойти и не с кем даже
просто поговорить. Я бы смогла это вынести, если бы рядом был он.
Но он меня оттолкнул. Жестоко и безжалостно. Он тоже меня
ненавидит. И, наверное, даже больше, чем другие. Что ж, у него на
это хотя бы есть причина. Очень веская причина. Неоспоримая. Я и
сама себя ненавижу за то, как поступила с ним.
Если бы только можно было отмотать
время назад и сделать всё по-другому…
Я пытаюсь понять, с чего всё
началось. В какой момент моя жизнь полетела под откос, и я потеряла
всё, что было дорого. Могла ли я тогда поступить иначе?
Закрываю глаза и в мыслях переношусь
на полтора года назад…
