- Что же ты смущаешься, Романовская?
Стою, вцепившись в подол ультракороткой кожаной юбки, словно она
сможет спасти меня от неминуемого…
- Давай, девочка, начинай двигаться.
- Илья Андреевич, может не надо? – жалко пищу, наблюдая, как моя
грудь, едва прикрытая кожаным бюстгальтером, покрывается алыми
пятнами. Видит бог, только ненависть к этому человеку сейчас
останавливает меня от того, чтобы разрыдаться. И зачем я только
согласилась на это? Но кто же знал, что в вип-комнате окажется это
чудовище, по совместительству мой преподаватель по экономике.
Степнов Илья Андреевич собственной персоной.
- Как это не надо? Мои друзья заплатили за этот танец, начинай,
Майя.
Робко делаю шаг, к сидящему на стуле мужчине.
- Ближе, Романовская.
Затаив дыхание, подхожу еще ближе. Господи, я ведь не смогу!
Нет, пусть меня увольняют, я не могу! Только собираюсь дать дёру,
как Степнов, словно предвосхищая мои действия, дергает меня на
себя. Рухнув на его колени, застываю, словно кол проглотив.
- Ты слишком деревянная для стриптизерши, Романовская, - щекочет
мое ухо жаркий шепот, от которого у меня по позвонкам мурашки
ползут. А затем резко разворачивает спиной к себе, с силой
раздвигая мои ноги. Шероховатые ладони ползут по бедрам, не давая
свести их, все выше и выше. Я лишь, пунцовая от стыда, пытаюсь
совладать со своим бешеным дыханием.
- Отпустите меня, Илья Андреевич, - шепчу онемевшими губами. –
Пожалуйста…
Но он словно не слышит, продолжая медленно скользить ладонями по
разгоряченной коже.
- Приватный танец предполагает прикосновения. Ох, Романовская,
экономист из тебя хреновый, а стриптизерша еще хуже. И куда
смотрело твое начальство?
- Илья Андреевич, не надо…
И снова полный игнор, а его пальцы уже практически добрались до
края моих трусиков. Клянусь, если он не остановится, у меня
начнется истерика!
- И зачастую в подобного рода заведениях, - как ни в чем не
бывало продолжает он. – Танец заканчивается кое-чем другим…
Тик-так, тик-так…
Говорят, что время лечит, но ползущие минутные стрелки чёртовых
часов только усугубляют это дикую боль.
Тик-так, тик-так…
Я не знаю, как давно спальня погрузилась во мрак, час или
вечность назад. По ощущениям скорее второе. Мне кажется, эти адские
мучения никогда не закончатся. Лика обманула меня, ничего не
образуется, никогда уже не будет хорошо. Без нее не будет.
Прикасаюсь к портрету мамы, перетянутому черной лентой, и меня
снова душат беззвучные рыдания. Да и слёз уже давно нет, я
выплакала их за эти семь дней. Семь дней, как моего родного
человечка нет со мной… Она умерла так внезапно, я была совершенно
не готова к этому. Казалось бы, все начиналось с банальной
простуды. А закончилось реанимацией, ИВЛ и комой, из которой она
уже не вышла. Все эти семь дней я задаю себе вопрос: что было бы,
если бы я вовремя обратила внимание на то, что ей становится хуже?
Взяла бы дополнительные смены в клубе, чтобы мама смогла уйти на
больничный? Попросила бы у знакомых денег взаймы, чтобы купить
необходимые лекарства? Уговорила бы ее обследоваться? Я могла бы
сделать так много, но не сделала ничего. А все моя слепая
уверенность в том, что это «всего лишь простуда». Мама ведь никогда
не жаловалась, тянула нашу маленькую семью из последних сил. А
теперь мы остались с Настенькой совсем одни…
Вздрагиваю от звука входящего вызова.
- Да, тётя Аня?
- Ты опять пьяна, Майя? Господи, когда уже возьмешь себя в руки,
девочка? Соберись! Анатолий Борисович вошел в положение, но его
терпение не безгранично. Завтра ты должна выйти на работу, иначе
тебя уволят, ты понимаешь меня? Подведешь и себя и меня. Ты же
понимаешь, что он взял тебя по моей рекомендации? На меня же все
шишки полетят.
