Дверь захлопывается именно в тот момент, когдя я уже добираюсь
до нужного мне шкафа.
Жутко громкий звук разносится по всему помещению, кажется, даже
стекла в дверцах дрожат.
Я разворачиваюсь, щурюсь в полутьму возле двери, страшно жалея,
что не послушала Виселицу и не взяла фонарик. Поленилась идти через
два этажа в лаборантскую!
А зачем, правда же?
На улице светло, в коридоре на лестнице, ведущей в этот
спортивный зал, последние три года служащий кладовкой, тоже светло.
Мне всего пару старых словарей забрать, и все!
Вот и ройся теперь тут, в неверном свете фонарика от сотового,
как дура…
И нафига понадобились Виселице эти словари именно сегодня?
Всматриваюсь в полумрак, но никакого шевеления не вижу.
Наверно, дверь сама захлопнулась, от ветра… Какого-то. Внутри
здания, ага…
Но воспаленному произошедшим и слегка напряженному мозгу так
думать проще, а потому я отворачиваюсь и, близоруко вглядываясь в
корешки старых книг, начинаю искать то, что необходимо.
Наверно, увлекаюсь, потому что присутствие постороннего человека
замечаю только тогда, когда он уже близко. Рядом. За моей
спиной.
Замираю сначала в полуприсяде, трусливо надеясь, что показалось,
и боясь оглянуться. Но нет. Стоит.
Я слышу его дыхание, я чувствую его запах, такой знакомый аромат
табака, свежей туалетной воды и мятной жвачки. И еще чего-то, от
чего мне голову сносит все время.
Глупо сидеть и трусить, а потому я медленно выпрямляюсь и,
ощущая его безмолвное, горячее присутствие за спиной, хочу
повернуться. Здесь не полная темнота, глаза его увижу.
Но он не дает этого сделать.
Кладет тяжелые, горячие, как печка, ладони мне на плечи… И
рывком прижимает в себе.
Его грудь каменная, тоже невероятно горячая! Полное впечатление,
что к открытому источнику огня прижалась, жечь все начинает, даже
одежда, кажется, тлеет… А нет! Не тлеет! Рвется!
Он рвет!
В ужасе, потому что не представляю, как потом пойду домой, да и
вообще, две пары еще сидеть, начинаю вырываться, шепчу сбивчиво и
быстро:
— Нет! Нет! Не смей же! Не смей…
Но он словно не слышит, тянет с плеч рубашку, в панике ощущаю,
как пуговки в разные стороны летят, опять что-то шепчу, но замираю,
когда голого плеча касаются горячие губы. По телу тут же проходит
волна безумной дрожи, колени подгибаются, а он, давно выучив мою
реакцию на себя, привычно подхватывает за талию и заставляет
упереться руками в дверцы шкафа.
Сам продолжает целовать шею, плечи, жадно кусать, вылизывать,
ладони мнут грудь в распахнутой блузе, и я не могу больше ничего
говорить. Хочу повернуться, хочу его губы!
И он опять угадывает мое желание!
Скользит одной рукой вниз, сразу за ремень свободных бойфрендов,
а второй разворачивает меня за подбородок к себе, жарко дышит в
губы, прежде чем поцеловать. Со обреченным каким-то стоном. Словно
не хочет, но ничего не может с собой поделать.
И я не могу. Ни с ним, ни с собой. Покорно повисаю на ладони,
уже добравшейся до самого низа и жадно ласкающей , растягивающей
влагу будущего кайфа по всей промежности, ритмично, сладко-сладко…
И потом толчком — внутрь, глубоко сразу.
Я пораженно распахиваю ресницы, выгибаюсь, инстинктивно
насаживаясь на эти невероятно длинные, умелые пальцы, не в силах
противостоять напору…
— Течешь, да? — хрипит он, не прекращая двигать пальцами, — на
меня? Или на Лексуса? А? Кошка…
Я хочу возмутиться, что он такое мог даже подумать, но никто,
естественно, не позволяет мне этого сделать.
Он резко прекращает ласкать, игнорируя мой возмущенный
протестующий стон, рывком сдирает с меня джинсы, резко прогибает в
пояснице. Я уже знаю, что дальше будет, я жду этого. Все внутри
сжимается, пульсирует, больно-сладко.
Слышу, как он возится с презервативом, зажмуриваюсь, крепче
цепляясь за дверцы шкафа… Он злой такой… Значит, сейчас будет
трясти. И сильно! И ох, как я этого хочу!!!
