Все персонажи и события
вымышлены,
любые совпадения являются
случайностью.
- Ах ты, зараза малолетняя!
С громким криком, полным старческих,
истеричных ноток, в меня летит тяжелое керамическое кашпо. Его
недолгий путь оказывается последним, но эпичным, красочным – с
сочным «ды-дыщ» несчастный цветочный дом, черт знает какого года
выпуска, врезается в тонкую железную дверь, и уродливыми кусками
осыпается на пол.
Уныло вздыхаю, носком потертых кед
подцепляя особо крупный осколок, вспоровший истертый от времени
линолеум. Горшок, естественно, жаль, хотя он мне никогда не
нравился. Эмаль на нем давно облупилась, рисунок выцвел, а края
обкусал соседский кот, забредающий иногда в гости через балконную
перегородку. А вот за несчастное растение (постоянно забываю, как
его там по-научному), в народе прозванного просто «березкой»,
реально болит моя душонка!
Я с ним сроднилась, честно. Танцы с
бубном плясала, подкармливала, опрыскивала, поливала,
переставляла-пересаживала, орала «только попробуй помереть,
блаженный»…
Докричалась, да.
Хотя, по чесноку, собственный
затылок всё еще жаль сильнее, чем невинно убиенный источник
кислорода.
Надежда вдыхать по ночам нормально,
а не прятать нос в подушку, морщась от запаха старческого тела,
окопалась тут же, под слоем чернозема на остатках коврика под
порогом.
Коврик, кстати, по-моему, тоже
погрыз кот.
- А ну иди сюда, неблагодарная!
В ответ на новый вопль чешу бровь,
машинально прислушиваясь к медленно шаркающим тапкам. Радуюсь, что
ноги и разрушительницы моего мини-сада работают куда хуже ее
худосочных рук, и торопливо натягиваю вторую кеду на ногу. А еще,
чуть-чуть одобряя советское домостроение за длиннющие коридоры,
успеваю схватить беспроводные наушники с самой верхней полки
совдеповского же шкафа.
Створки его тоже давно почили с
миром. Сразу после распада Союза, вестимо.
- Стой, сказала! – вместе с сипящим
рыком в поле зрения появляется грузная старушка с сальным пучком
седых волос, кутающаяся в старую, истертую шаль. Один шерстяной
носок на морщинистой щиколотке, как всегда, канул в небытие, зато
чекушка сорокоградусной в кармане застиранного халата – на
месте.
Успевая прихватить и куртку,
улыбаюсь от всей души:
- И тебе не хворать, бабуль!
И торопливо ретируюсь вон из
злачного места, пока в меня не прилетело что-нибудь потяжелее.
Дверь за мной закрывается с жутким гулом, достойным лучших фильмов
ужасов и я, не успевая моргнуть, налетаю на еще одну, не менее
ароматную фигуру.
Морщусь, хотя толком даже не
вдохнула.
Хотя, чтобы ощутить это амбре можно
даже не дышать вовсе - со временем этот запах прочно впитывается в
подкорку.
- Илька, ты что ли? – шугается от
меня соседский мужик в вытянутых трениках и грязной тельняшке,
начиная неистово креститься, не забывая, впрочем, прижимать к
обрюзгшему боку початую бутылку. – Свят-свят-свят. Ты что с собой
учудила?!
- Да вот, дядь Вась, - глумливо
скалюсь, невольно радуясь произведенному фурору и чудесному
стечению обстоятельств. – Утром пить хотелось, жуть. Ну, я
стаканчик и осушила.
- И чегось? – разумно интересуется
вечный бабушкин собутыльник, подслеповато щурясь в подъездной
темноте.
- Дык в стакане-то, самогонка ваша
оказалась, вчерашняя! – таращу глаза для пущего антуражу и
показательно дергаю себя за особо яркую прядку. – А через полчаса
вон оно чё стало. Позеленела, значит!
- Да иди ты! – охает старик. Неловко
вздрагивают руки с поврежденной от обильных возлияний моторикой, и
самопальная бутыль с не менее самопальной самогонкой предсказуемо
летит на пол. Раздается веселый перезвон. – Да что б тебя,
окаянная!
- И вам не кашлять! – со злодейским
видом хохочу, перепрыгиваю образовавшую лужу, источающую ядреный
дух, и активно перебираю пятками по бетонным ступеням, никогда не
видавшим тряпки.
