Мой новый дом на ближайшие несколько лет — студенческое
общежитие — встречает меня громкими голосами, смехом, оживлением и
предвкушением чего-то большого и значимого. Ощущаю кожей коктейль
непривычных бурных эмоций, чужих и незнакомых, но сладких.
Я вглядываюсь в чужие лица, улыбчивые и серьёзные, пытаюсь
угадать, кто из них станет мне другом. Вот та высокая темноволосая
девушка? Или тот парень с пирсингом в носу? А может, хмурая бледная
блондинка, которая расхаживает от стены в стене и с кем-то ругается
по телефону?
Студенты парами стоят у входа, кто-то курит, громкий смех
сотрясает воздух. Компаниями побольше собираются в холле, снуют по
коридорам с коробками наперевес. Вокруг меня столько незнакомых
лиц, они сливаются в большое размытое пятно, и на мгновение
теряюсь. Останавливаюсь, как вкопанная, не ощущая веса вещей, но
радость от того, что скоро буду причастной к этой новой шумной
жизни, заставляет широко улыбаться.
Моя комната на третьем этаже, я волоку туда свои пожитки,
пытаясь унести всё и сразу. Колесики чемодана жужжат по полу,
рюкзак оттягивает плечо, а коробка с канцелярией опасно кренится в
сторону, норовит выскользнуть, пока поднимаюсь по лестнице.
Ага, вот она, нужная дверь, и я толкаю её плечом, едва не
заваливаюсь внутрь, споткнувшись о порожек.
Внутри две кровати, письменный стол и старый плакат, оставшийся,
вероятно, от прошлых жильцов — простенько, но чисто и уютно. От
радости хочется выплясывать. Я сваливаю на пол свои вещи и исполняю
танец победительницы, счастливая, что пришла первой и меня пока
никто не видит.
Жужжание в заднем кармане любимых джинсовых шорт отвлекает от
танцев, а улыбка слетает с губ. Мама.
Моё решение переехать в общежитие, а не снимать крошечную
комнатку у нашей дальней родственницы, в доме которой пахнет
кошками и пылью, далось родителям нелегко. О, сначала они вовсе не
желали меня слушать! Такой ор стоял, я чуть слуха не лишилась, но
продолжала стоять на своём, упорно закусывая губу, и тон родителей
со временем стал мягче, хотя они и не собирались сдаваться.
«Но у тёти Нины ведь можно замечательно устроиться!» — убеждала
меня мама, а папа согласно кивал, хмуря брови и сжимая губы в
суровую нитку. Он у нас молчаливый, а ещё пытается изо всех сил
показать, что его мнение — решающее, а сам он — самый главный в
доме, только бо́льшего подкаблучника сложно найти. Как мама решит,
так и будет, потому всю свою энергию и аргументы я направила только
на неё, и с ней ругалась, отстаивая своё право на свободу.
Мама десять раз успела обидеться, обозвать меня эгоисткой, не
думающей о здоровье родных, а папа шёпотом просил сделать, как
велено, но я так устала прогибаться.
Возможно, я совершаю ошибку, но, Господи боже мой, мне уже
восемнадцать, имею на это право.
В итоге, после месяца споров, упрёков, непонимания и моих слёз,
они синхронно вздохнули и дали добро. Правда, когда я утром
уезжала, даже проводить не вышли, демонстрируя, до какой степени я
их обидела. Я пила чай, ждала, что, хотя бы папа придёт пожелать
счастливого пути, но нет. Пришлось вызывать себе такси,
самостоятельно грузить вещи в багажник и уныло ехать на вокзал,
стараясь не расплакаться от обиды.
Они у меня… немного занудные и властные. Правильные люди, у
которых всё по расписанию, прилично и целомудренно. Честное слово,
я ни разу не видела, чтобы они нежничали или как-то ещё выражали
любовь друг к другу — так приличные люди себя не ведут, вот и весь
ответ. С одной стороны, правильно и достойно, но ругаться им эти
приличия не мешают, только дверь перед этим важно запереть. И
неважно, что ребёнок всё равно всё слышит и понимает.
— Итак, — суровое лицо мамы всплывает на экране, а глаза бегают,
словно она сквозь меня пытается рассмотреть, что именно творится за
моей спиной. — Устроилась в своём клоповнике?
