Семён Алексеевич был археологом – или, как он сам любил шутить, «археологом на пенсии, а значит, почти экспонатом». Ему давно перевалило за восемьдесят, он уже плохо слышал и часто забывал, зачем пошёл в соседнюю комнату, но память на истории у него работала удивительно чётко. Иногда, если удавалось разговорить его за чашкой чая, он вдруг оживал: глаза блестели, голос становился громким и уверенным, и он начинал рассказывать так, будто всё видел своими глазами.
Сегодня к нему заглянула Настя, соседка с третьего этажа. Девушка была из тех, кто всегда спешит, но всё равно находит время помогать другим. Купила хлеба, молока, заодно проверила, не забыл ли дедушка выключить газ.
– Ага! – обрадовался Семён Алексеевич, когда она переступила порог. – Настенька, садись-ка. Сейчас расскажу…
– Опять истории? – усмехнулась Настя, стряхнув с табурета ворох старых газет.
– Не истории, а факты! – важно поправил он очки. – Про чёрный аметист слыхала?
– Про что? – Настя рассмеялась.
– Камень такой… страшный, но красивый. В Уральских горах нашли в тысяча восемьсот девяносто восьмом году. Тёмный, с фиолетовым блеском. Смотришь – и лицо видишь. Иногда доброе, иногда злое.
Он наклонился ближе и заговорил заговорщицким шёпотом:
– Кто долго смотрел – тот менялся. Один чиновник бросил службу и подался в монахи. Другой в карты всё проиграл. Третий – и вовсе уехал в Сибирь, будто за ним кто-то гнался. Камень их менял, Настя.
Она закатила глаза.
– Конечно. И всё это – от камушка.
– От самого него! – серьёзно сказал Семён Алексеевич. – Звали его Чёрным аметистом. Пропал после революции… но говорят, что он всё ещё всплывает. Может быть, даже совсем рядом.
Настя рассмеялась, хотя в глубине души ей показалось, что дедушка сказал это слишком уж серьёзно.
– —
Вечером она вернулась домой. Мама хлопотала на кухне, перекладывала яблоки в вазу.
– Ну что, как там дед Семён? – спросила она.
– Жив-здоров. Хлеб купила, газ перекрыла. И, конечно, он опять завёл свои сказки.
– Про мумий? – улыбнулась мама.
– Хуже, – фыркнула Настя. – Про какой-то «чёрный аметист».
Камень, значит, в котором лица видны, людей меняет. Один чиновник бросил службу, другой всё проиграл… Мистика да и только.
Мама вдруг замолчала. Чайник зашипел, но она не шелохнулась. Настя удивлённо посмотрела на неё.
– Мам? Ты чего?
Мать тяжело вздохнула, вытерла руки о полотенце и открыла нижний ящик буфета. Достала старую лакированную шкатулку и поставила её на стол.
– Настя… – сказала она тихо. – Я не хотела тебе рассказывать.
Она приоткрыла крышку. Внутри лежало кольцо. Серебро потемнело от времени, но в оправе поблёскивал камень – тёмный, почти чёрный, с лёгким фиолетовым свечением.
Настя вздрогнула.
– Мам… что это?
– То самое, о чём говорил Семён Алексеевич, – ответила мать. – Чёрный аметист.
– Но… как он у нас оказался?
Мама медленно присела рядом.
– Это кольцо осталось мне от моего жениха.
– От папы?
С папой я тогда не была знакома. А был у меня жених Ванечка. Вот от него у меня кольцо и осталось.
А почему вы расстались?
Да вот из за кольца этого. Не хорошее оно – проклятое. Кольцо это бабушка Ванина хранила, сама его не носила и внуку строго на строго запрещали. А когда она померла. Ванечка это кольцо и надел.
И что с того? – недоумевала Настя.
А то, что изменился он. То был светлый и нежный, то вдруг холодный и резкий. Говорил, что камень будто «шепчет ему». А однажды исчез. Сказали, утонул в реке. Вот только кольцо и осталось. Я его и храню.
