Ливийская пустыня, 1987 год.
Песок плавился под раскалённым солнцем, будто сама земля пыталась избавиться от своих обитателей. Взрослые прятались в тенях полуразрушенных стен, дети играли в костях своих погибших отцов. Мальчику, прижавшемуся к грубо сложенным камням, было всего одиннадцать. Его звали Мурад, и в этот день он впервые увидел, как разлетаются на куски человеческие тела.
Город Эз-Завия бомбили по ошибке, так позже скажут. Ошибка произошла по приказу "сверху". Мальчик не знал, кто эти "они", но запомнил их: в форме, с блестящими значками, улыбками, которые ничего не значили. Улыбки, под которыми прятались приказы убивать.
Его мать умерла мгновенно, в тот момент, когда металлический шрапнель пробила ей грудь. Отец, ветеран революции, бросился её прикрывать. Мурад, живой, остался один, среди развалин, дыма, женского крика, сочащейся крови. Он кричал, но его голос тонул в реве самолётов.
Через несколько часов к выжившим подошёл офицер службы безопасности, высокий мужчина в безупречной форме. Он похлопал Мурада по плечу, и с лицом, в котором не было ни боли, ни сожаления, сказал:
– Ты теперь сын республики. Она твоя мать.
Мурад не знал, что такое республика. Он знал только, что мать мертва, отец истекает кровью, а незнакомцы забирают их тела, не задавая вопросов.
В тот день он поклялся: когда вырастет, он построит такую страну, где подобное никогда не повторится. Или, если это невозможно, он сожжёт ту, что есть вместе с теми, кто её защищает.
Годы спустя, в стеклянных коридорах дипломатии, в маске спокойствия, он всё ещё слышал тот детский крик. И тот офицер, он его нашёл. И заставил умолять о пощаде.
Но пощады не было. Потому что республике, как и самому Мураду, не нужна жалость.
Глава 1. Смерть во имя республики
Два человека, закутанные в традиционные ливийские джеллабы, расшитые золотом по вороту и рукавам, словно тени, бесшумно проскользнули в кабинет консула. Вечерний сумрак, проникавший сквозь плотные портьеры, окутывал помещение таинственной дымкой, придавая происходящему зловещий оттенок. Мурад Аяд, мужчина средних лет, с изрезанным морщинами лицом, и решительным взглядом, горевшим сейчас тихим огнем беспокойства, бросил взгляд на массивные золотые часы, украшавшие его запястье. Время безжалостно тикало, отсчитывая секунды, которые могли стать последними. Его ухоженные руки, выдававшие его высокое положение, крепко сжали ключ от кабинета, который он не хотел бы сейчас держать в своих руках. Он шумно выдохнул, выпустив вместе с воздухом напряжение последних дней, и произнес глухим, сдавленным голосом: – Начали! Да поможет нам Всевышний!
Мурад приблизился к массивной стене, на которой возвышался старинный сейф, как каменный страж, хранящий свои тайны веками. Его металлическая поверхность, покрытая патиной времени, тускло поблескивала в полумраке кабинета, словно отражая его тревогу. Мурад уверенно набрал сложный шифр, выученный им наизусть, и механизм замка отозвался глухим щелчком, нарушившим тишину. Тяжелая дверца отворилась, открывая взору несколько полок, забитых плотными стопками документов. Бумаги, перевязанные пожелтевшими лентами, казались свидетелями давно минувших событий, шепчущими о секретах, которые лучше было похоронить.
Не теряя ни секунды, Мурад принялся выхватывать папки, швыряя их на пол. Его движения были резки и порывисты, словно он пытался вырвать душу из этих документов. Толстые тома с шуршанием рассыпались, образуя хаотичную груду, словно разрушенные мечты и надежды. Он лихорадочно перелистывал страницы, сканируя строки в поисках нужной информации, той самой информации, которая могла погубить его, если попадет не в те руки. Его лицо выражало крайнюю сосредоточенность, каждое движение было продиктовано бешеной спешкой. Найдя искомое, он безжалостно скомкал найденные листы, сминая их в плотный, комковатый шар. Достав из кармана зажигалку, Мурад чиркнул колесиком, и маленький язычок пламени жадно лизнул край бумаги, пожирая ее. Огонь, разгораясь, затрещал, пожирая секретные документы, как голодный зверь, уничтожающий улики прошлого, стирая следы своих преступлений.
