В сотый раз набираю номер дочери, но в ответ надо мной лишь
издевается механический голос, сообщающий: абонент вне зоны
доступа.
— Не надо было её пускать на эту проклятую дачу! — говорю в
сердцах, едва удержавшись, чтобы не разбить мобильный об пол, а моя
лучшая подруга Катя, без которой я бы точно сошла сегодня с ума,
горестно вздыхает.
За окном ночь, дороги и тротуары щедро засыпаны снегом, а от
Маши ни ответа, ни привета. Ещё немного и из моих ушей повалит пар,
а сердце от волнения из груди выпрыгнет.
— Лисичка, успокойся, — просит Катя и смотрит в глаза
обеспокоенно. — Просто нужно подождать, Машка обязательно найдётся.
Сама понимаешь, молодёжь вырвалась на волю, им точно не до
родителей. Небось, отключила аппарат, чтобы ты её не доставала.
Да, в словах Кати есть резон: нам тоже было когда-то
восемнадцать. Я прекрасно помню, как вылезала на свидание к
красивому мальчику через окно, мечтала лишние минутки побыть
вместе, но сейчас я по другую сторону баррикад, потому не перестаю
с упорством, достойным маньяка, набирать и набирать номер Маши.
Мой внутренний локомотив запущен, и остановить его может только
Апокалипсис.
— Лисичка, ты слышишь? — Катя берёт меня за руку, отнимает
телефон и кладёт его в задний карман своих джинсов. — Найдётся
Машка.
— Конечно, найдётся, — киваю уверенно, хотя голос и срывается. —
А когда это произойдёт, я впервые всыплю ей ремня. Чтобы неделю
сесть на задницу не могла. Нет, две!
— Ну-ну, — не верит Катя.
Закусываю губу. Смотрю в окно, за которым в свете фонарей искрит
свежевыпавший снег. На ветвях ещё вчера унылых чёрных деревьев
лежат нарядные кипенно-белые «шапочки». Эта картина в любой другой
момент заставила бы восхищённо вздыхать, пить какао с зефирками и
мечтать о чём-то, но только не сегодня.
Что делать? Моей дочери всего девятнадцать и я, наверное,
отвратительная мать, раз даю ей столько свободы. Но ведь до
сегодняшнего дня никаких проблем у нас с ней не было! Ну, если не
считать розовой чёлки в четырнадцать, пирсинга в пятнадцать, да
двойки за контрольную в седьмом классе. Но это такие мелочи по
сравнению с тем, что она, отпросившись на вечеринку со своими
однокурсниками, выключила телефон и просто игнорирует мать.
О том, что могло случиться что-то страшное стараюсь не думать,
но контролировать себя получается плохо. Хожу по просторной кухне
от стены к стене, кусаю большой палец, чтобы не разрыдаться, и
просто гоню от себя жуткие картинки.
Нет-нет, я не впаду в панику.
Мамочки, страшно-то как.
Капля за каплей из меня вытекают жалкие остатки и так
полудохлого терпения, а вместе с ним и здравый смысл. Я то ругаю
Машку и её безответственность, то проклинаю саму себя, что вообще
пошла у неё на поводу и разрешила поехать на вечеринку за город.
Верила же, что ничего плохого не произойдёт. Да и дочь моя не из
тех, кто, только выскочив за порог, сразу выключают телефон и
напрочь забывают о матери. Не такая она и точка!
Нет, так я точно сойду с ума.
Если ничего не сделаю, не использую все возможности связаться с
дочерью и понять, что произошло на даче, к утру или кукушкой
двинусь, или вообще от инфаркта умру.
— Может быть, в морги и больницы пора звонить? — озвучиваю самое
страшное. И чуть подумав, выдаю: — Паршивка!
— Вот-вот, лучше ругай её, так ты хоть не такая бледная, —
хмыкает Катя и ставит чайник. Да, нужно выпить чаю, нужно хоть
чуть-чуть успокоиться. — Но на всякий случай… сама понимаешь. На
улице снегопад, дороги замело. Может быть, в МЧС? Вдруг, какой
затор на дорогах, а мы зря паникуем. Или в том месте, где дача эта
находится, просто связь не ловит. Ну, или действительно отключила
телефон.
Пока греется чайник, мы с Катькой гуглим любую информацию о
недавних происшествиях на дорогах, чрезвычайных случаях... Пока
загружаются новостные ленты, я повторяю, как заведённая: “Но мне бы
позвонили, если бы что-то случилось, да? Как думаешь? Матери бы
первой, верно?” Катя на любой мой вопрос утвердительно кивает, не
давая расклеиться окончательно.
