Лев Натаныч посмотрел на часы, стрелки которых давно перевалили за полночь, громко хлопнул крышкой рояля и не раздеваясь рухнул на расстеленный с вечера диван. В ту же секунду подскочил на ноги и вернувшись к инструменту, широком взмахом руки разметал по сторонам стопку нотных листов. Почему так? Ну почему? Столько лет, позабыв про сон, покой и даже личную жизнь, он как проклятый трудился на телерадиокомпанию, сочиняя оды, увертюры, пьесы и даже марши. Да что там марши? Вспомнить хотя бы полонез для «Невесты Миллионера» ла-ла-ла-лалам-ла-ла… лалам… или космическую музыку к научно-фантастической передаче про инопланетян бу-бу-бум… бу- трам- пам та-ра-рам.. бумбу-у-у- рарамм…
И вот теперь, когда его мечта готова была сбыться, заказ на мелодию к художественному фильму про любовь, отдали этому молодому выскочке Лишайкину. Боже, да только представьте эту фамилию в титрах. Музыка Ильи Лишайкина. Тьфу! Смешно же, ей богу. То ли, Лев Блинов! Лев Блинов! Ого-го! Звучит!
А Потапов еще, гад такой, жмет руку, да приговаривает,
– Уступим, Лев Натаныч, молодежи дорогу.
Знает он эту молодежь! Поди знакомые или родственники в кинематографическом совете у мальчишки, вот и пробивают. Молодёжь… Пфф… А он в свои сорок уже стар что ли? Все, списали Лёвика за ненадобностью? Ничего-ничего, он еще всем покажет чего стоит! Вот прямо сейчас возьмет и такое произведение напишет, что мурашки по коже и сердце в комок! Сам Потапов в ноги упадет и будет прощения просить, да умолять взяться за работу над фильмом.
Лев Натаныч сел за рояль и легко пробежался пальцами по клавишам. Повтор, опять повтор! Хочется чего то взрывного, волшебного, а получается сплошная тягомотина.
Пам парам… парам па-а-а… – напевал он, потом наигрывал и снова напевал, но мелодия, которая должна была вознести его на пьедестал, не спешила рождаться. От накатившей обиды, он сплюнул в цветочный горшок и во всю дурь застучал по клавишам. -Мда… под такие аккорды только беглых каторжников к месту казни сопровождать.
Соседка сверху заколотил по батарее, призывая разошедшегося сочинителя к тишине, а затем не поленилась выйти на балкон, что бы фальшивым контральто с хрипотцой оповестить всю округу, что она думает об исполнителе и о музыке в целом.
Разозлившись, что творческий процесс так безжалостно сорван горластой бабой, Лев Натаныч нарочито громко, на басах, проиграл похоронный марш и устроившись поверх одеяла, замурлыкал себе под нос, не оставляя надежду нащупать нужный мотив.
Искрутившись и измучившись, он стал проваливаться в сон, как вдруг из неоткуда донеслись негромкие напевы. Прислушиваясь, он боялся пошевелиться, что бы не вспугнуть ласкающую слух мелодию. Тихая, нежнейшая, как лунный свет, она заполняла комнату, заставляя сердце композитора вибрировать и сжиматься в комок. Он растер покрывшиеся мурашками предплечья и приподнял голову, что бы не пропустить не единой ноты, как вдруг… Вршх… Вршх…
Лев Натаныч мгновенно слетел с кровати и бросившись к открытому окну, застонал от досады. Старая дворничиха, нисколько не заботясь о спокойствии жильцов в столь ранний, утренний час, усиленно скребла метлой по пыльному асфальту.
– Вот же, су… – выругался он и хлопком заперев окно на обе щеколды, прислушался, пытаясь уловить взбудоражившие душу напевы. Тишина и не более! Лишь только приглушенное вршх… вршх… доносится с улицы. Чтоб ее подняло, да хлопнуло! Приспичит же спозаранку двор мести, когда гении созидают.
Лев Натаныч подошел к роялю и проиграл по памяти навеянную утренней прохладой мелодию. Да, это было несомненно то, чего он так упорно добивался. Волшебные, чарующие звуки. Ну, Лишайкин, держись, уделает тебя Блинов по полной программе.
