— Не трогайте меня! — визжит
так, что в ушах зазвенело.
— Я не пущу тебя в таком виде. Не
хочу потом травить блох, — заталкиваю девчонку в ванную и закрываю
дверь.
— У меня нет блох. Я моюсь.
— Или делаешь, как я скажу, или
можешь валить на все четыре стороны! — рявкаю.
Еще в детстве я давал обещание
тетке, а позже и самому себе, не тащить в дом бездомных кошек и
собак… хотя я и сейчас не нарушил. Девчонка не тянула на хромого
щенка, если только на взъерошенного котенка, что испуганно шипит
при каждом моем движении.
— Не трогайте, сказала! Я так и
знала, что за предложением "просто жилья" скрывалось нечто другое,
— поправляет вязаную шапку, натягивая до самых бровей.
Делает вид, что уходить собралась.
Ну, ну.
— И что же, по-твоему, за моим
великодушным предложением скрыто?
— Да ничего особенного. "Того
самого" захотелось! — на носочки привстала, локти в стороны — точно
боевой воробей.
— Это чего это "того самого"? —
спросил я, насмехаясь.
Девчонка краской залилась, но нос
крошечный вздернула и громко ответила:
— Секса!
— Ой, прости, — я не удержался и
расхохотался.
Воробей боевой настрой подрастерял,
захлопал растерянно зелеными глазищами.
— Ну хватит уже, — жалобно пропищала Соня.
Я хохотал, уперев ладони в
колени, пока порозовевшее лицо девчонки не приняло естественный
телесный вид.
— Чего это? Ты пошутила — я
посмеялся. А теперь серьезно, — выпрямился. — Запомни, котенок или
клопенок, я еще не определился, будешь глупости говорить, сразу на
улицу вылетишь, вернешься в свой грязный вагончик, где из мебели –
матрас, а из посуды — алюминиевая ложка. Поняла?
— Да.
— Вот и отлично, а теперь раздевайся
и лезь в ванну.
— Вы выйдете?
— Еще чего, я пакет подержу, чтобы
тебе удобнее тряпье было выкидывать.
Подталкиваю мусорное ведро ногой и
указываю на него пальцем:
— Сюда складывай.
— Это моя единственная одежда, —
запахивает плотнее полы застиранной куртки, покрытой слоем еще не
высохшей грязи. — Я постираю.
— Стирай, — опираюсь на дверной
косяк и с безразличием наблюдаю.
Куртку снимает, в глаза смотрит с
вызовом, к совести, наверное, призвать пытается или
стыду.
— Дай осмотрю.
— Зачем? — прижимает грязное
“сокровище” к безразмерной шерстяной водолазке.
— Хочу удостовериться, что ты не
решишь отблагодарить меня ночью, — девчонка опять заливается
краской, — ножичком куда-нибудь под ребра.
— Да смотрите.
Прощупываю и осматриваю с
подкладочной стороны:
— Ноги поставь на ширину плеч, —
куртку кладу на стиральную машину.
— Что? Я не буду этого делать! —
пятится, пока не наталкивается на край ванны.
— Кажется, мы уже определились, что
даже в голодный год я вряд ли рассмотрю в тебе женщину. Максимум –
котенка недокормленного.
— А говорили «клопенка».
— А еще я говорил, что не
определился, на кого ты больше похожа. Ну! Или выход там, —
кивком указываю на дверь.
Девчонка отставляет одну ногу и
раскидывает руки в стороны, отрешенно поднимая голову к
потолку.
— Смотрю, опыт есть, да?
Молчит, глаза зажмуривает, будто и
вправду насиловать собрался. Провожу ладонями вдоль тонких рук
— пальцы подрагивают. Спускаюсь вдоль талии — все тело
ходуном ходит.
— Да прекрати трястись, сказал же,
не трону, — присаживаюсь, прощупывая низ штанин.
— А может мне нравится! —
фыркает.
— А лет-то тебе сколько? Нравится
ей…
— В феврале будет девятнадцать, —
девчонка сдергивает со стиральной машины куртку и достает из
внутреннего кармана бережно обёрнутый в целлофановый пакет
паспорт.
— Вот! — я не успеваю встать, а мне
тыкают им в нос.
Не врала клопенок, и правда в
феврале девятнадцать.
— Сейчас тебе принесу что-нибудь
чистое. Оставлю за дверью.
Выхожу из ванной, костеря себя
сквозь зубы:
— Заигрался, идиот. Она же говорила,
что уже взрослая.