По накрытому на двоих столу ползли
радужные пятна – причудливая игра солнечных лучей сквозь оконные
витражи. Когда-то этот зал вызывал у меня восхищение: отдающая
голубым лепнина на потолке, опаловая люстра со стеариновыми
свечами, украшенные вставками из янтаря и малахита стены. И эти
окна. На них неизвестный художник выложил самоцветными камнями
химер с огненными гривами, крылатых коней, тянувших повозку Ахаюро
и просто пейзажи с неизменно огромным солнцем и зелеными лугами,
над которыми нависали холодные вершины гор.
Это поместье досталось Ольгерду от
деда. Насколько я знала, родители его здесь никогда не жили, но
когда встал выбор, где жить с молодой женой, он выбрал этот тихий и
уютный уголок. Когда-то и мне казалось, что им с Биргит здесь будет
хорошо. Хотя, тогда и не волновало, что чувствует тот, кто сейчас
сидел напротив, ковыряясь вилкой в остывшей отбивной. В нем ничего
не было для меня привлекательного – обычный представитель знатных
кровей. Среднего роста, с благородной бледностью лица, на котором
встречались рубцы от перенесенной в детстве жабьей болезни. Светлые
волосы, аккуратно расчесанные на две стороны, немного не доставали
до плеч. На щеках - мягкий пух бородки, а под губами - усов. И
серые глаза. Теперь они смотрели сухо и черство.
Но в памяти еще сохранилось то время,
когда они были живыми. Как Ольгерд смеялся, подхватывая на руки
Биргит, или нежно целовал ее в макушку. Меня они не стеснялись –
сестра никогда ничего не скрывала от лучшей и самой близкой
подруги. Путь от зарождения их чувств до свадьбы я прошла вместе с
ними. Слушала горячие признания Биргит, утешала, когда ей казалось,
что родители никогда не одобрят их союз, наставляла, когда
сестренка готова была кинуться в бега, томясь неизвестностью.
Только эти воспоминания удерживали меня в этих стенах,
превратившихся из сказочного дворца в тюрьму. Клетку, в которую я
села по собственной воле и данному Биргит обещанию. Оно было у нас
на двоих с Ольгердом.
Раньше, когда навещала сестру,
обеденный зал наполнялся смехом и разговорами, теперь же он утопал
в тишине. Оставалось только разглядывать разноцветные солнечные
пятна – и вспоминать прошлое. Я вяло ковырялась в тарелке,
поставленной передо мной усердной прислугой. Выглядела телячья
отбившая с травами и обжаренный мелкий картофель более, чем
аппетитно, но стоило откусить немного, как в горле мгновенно
вырастал ком, не давая проглотить пищу.
Пережитое горе не давало покоя,
скреблось тоской в сердце, заставляло видеть в каждом жесте и
взгляде Ольгарда боль. Ту, которую я сама пыталась задушить слезами
по ночам и конными прогулками, но у меня не выходило. Совсем скоро
предстояло выполнить обещание, данное Биргит, а сил сделать это
становилось всё меньше. И чем дольше я жила под этой крышей, тем
сильнее хотелось сбежать – вырваться в лес и надышаться
свободой!
- Ольгерд, вы не против, если я
совершу прогулку по саду? – спросила, отставляя тарелку в сторону.
Есть всё равно расхотелось. А ведь скоро спрашивать разрешения
станет не обязательным…
В горле запершило. Я взяла со стола
бокал и сделала глоток, но тут же пожалела – вместо привычного
морса там оказалось вино. Молодое и игристое. Оно обожгло пищевод,
разлилось приятной тяжестью в желудке, затуманило рассудок.
Ольгерд вздрогнул, будто витал всё
это время в другом мире.
- Конечно, - ответил он, и снова
погрузился в мысли.
Его равнодушие злило. Делал из себя
жертву и не замечал никого вокруг! Я не ждала от него любви или
даже симпатии, но помощи – да. Тысячу раз – да! Если я старалась
наладить отношения, чтобы исполнить данное сестре слово, то он не
делал для этого ничего! Не в силах больше сдерживать гнев, я
поспешила выбраться из-за стола, наплевав на этикет. Понимала –
задержусь еще на мгновение, и наговорю такого, после чего жить под
одной крышей станет совсем невыносимо.
