Спать было невозможно. Внезапно налетевший пыльный горячий ветер завывал во всех щелях и дребезжал ставнями окон. Луций лежал совершенно голый, пил вино и обливался потом. Врейка, с которой он в обед начал пить вино, уже давно спала на другом ложе животом вниз, измученная любовными играми. Часть её длинных чёрных волос свешивалась с ложа. В темноте они казались змеями.
В ленивом мозгу Луция переваливались с боку на бок разные мысли.
– Ну и хитрецы же они… Как префект ни хитёр, а эти перехитрили: согласились на своих условиях… Наместник в Сирии доволен, он, видите ли, их уважает… Ну и хитрецы эти паршивые вреи… Выслать его и ближайших к нему и только… Не хотят делать из него мученика-провидца, из-за которого, того и гляди, мятеж может вспыхнуть… Но и убирают подальше, чтобы не мешал… Теперь префект ломает себе голову: куда выселить такую кучу людей? Даже ближайших к нему не менее тысячи… Префект преторианцев будет злиться… Ну и хитрецы… А говорит он хорошо, этот hАшуа… Даже меня проняло… Люби ближнего… Не кради… Не убей… Не прелюбодействуй… Ха! Он уже не помнит со сколькими местными переспал… Эти врейки также сластолюбивы, как и римлянки… И замужние и незамужние…
Тело, владеющее Луцием, рыгнуло, одело сандалии и, как было, голое, вышло через атриум и коридор в перистильный дворик, окаймлённый изящной колоннадой. Ветер резанул лицо песком, но всё же немного охладил его тело. Дворик был лыс. Лишь два кипариса росли в нём, повторяя под ветром форму пыльного месяца, висевшего в восточной части небес и беседовавшего с таким же запачканным Юпитером.
Мысли Луция перескочили на богов. Юпитер был Луцию понятней. Он был, как император, только намного могущественней. Со всеми человеческими недостатками. А этот новый Бог, о котором говорил hАшуа… Уж слишком святой…
Опять скачок мыслей, и он усмехнулся.
– Да и Агриппина, жёнка длинноногая, уже, наверняка, пол-Рима перепробовала… Слова-то хорошие, но попробуй выполни…
Приглядевшись к темноте, Луций увидел ползшего по измученной жаждой земле огромного летучего таракана.
– Повылазили от суши…
Он прибил таракана сандалией, тело его ещё раз рыгнуло и зашло в дом.
Рано утром, превозмогая приступы тошноты от вчерашней попойки, невыспавшийся Луций зашёл к узнику.
hАшуа ещё (или уже) не спал и стоял, немного пригнувшись, у стены темницы лицом к ней, одной рукой держась за цепи. Роста он был необыкновенного: на две головы выше здоровенного Луция. Обернувшись к вошедшему, hАшуа сказал:
– Шалом элейха, – что означало «мир тебе».
