***
– Не надо! Не надо, блин, твою мать,
Ню! Прошу тебя...
– Ты... Ты уйдёшь к ней, да? Ты
уйдёшь от меня к ней???
– Ню, нет, я тебя прошу... Я тебя,
блядь, умоляю, Ню!
Сердце хреначит где-то в горле, весь
организм находится в режиме «стоп».
Я с ней скоро свихнусь сам…
Дура...
Как я устал, как устал.
Бороться с ней и каждый день ходить
как по лезвию ножа.
Дышу, как загнанный в клетку зверь.
В секунде, чтобы вновь не потерять нас.
Мои нервы на пределе. Натянуты как
струны, а она искусно играет ими, исполняя любимые аккорды.
Я медленно крадусь к её дрожащему
напуганному телу. Очередная ссора, доводящая нас с ней до края.
Изводящая и сводящая с ума.
Ревность. Боль. Отчаяние. И от моего
растоптанного ею эго ни хрена не осталось. От меня самого в целом.
Крупицы...
Их разносит ветром в лучах неоновых
ярких вывесок.
– Ню... Слушай... Всё не так, как ты
думаешь... Давай отмотаем... Иди сюда, ко мне. Идёт? Ню...
– Артём, – слышу я её нежный голос,
но он для меня, словно скальпель. Полосует каждый сантиметр души. –
Раньше надо было думать...
– Нет, я люблю тебя... По-прежнему
люблю...
Вздрагиваю и открываю глаза в
холодном поту, осмотревшись по сторонам.
Я дома... Твою мать... Я в
постели... Липкий, словно волокна паутины.
И снова этот чёртов сон,
изматывающий меня каждую проклятую ночь. Как она пыталась это
сделать...
Переворачиваясь на живот, прячу
голову под подушкой и надсадно вою туда как умалишенный.
Раз. Ааааааааа, блядь! Два, Тёма,
бери себя в руки. Три!
Выдох.
В жопу всё.
Собираюсь, встаю в универ.
Прошло три года с тех пор, как я
видел её в последний раз...
Любил ли? До одури сильно.
Порой казалось, что взорвусь рядом с
ней и ни фига от нас обоих не останется. Выжженная земля... Тот
самый пепел, разносящийся на высоте флуоресцентной башни.
Мне тошно даже вспоминать...
Порой мне снится что-то другое.
Что-то старое, похороненное в закутках цепкой памяти.
Но эти сны никогда не бывают такими
насыщенными и чëткими. Хоть на секунду заставляющими думать, что
всё снова и снова происходит здесь и сейчас. С нами...
– Здорово, братишка, – прыгаю через
турникет к Загородскому.
– Здорово. Чё, как тусанул?
– Я не пошёл.
– Не понял... А чё не дропнул мне
тогда, капитан? Я вчера не достучался.
– Я не играл. Башка болела. Рано
лёг.
– Гонишь? Ты под наркотой что ли
выпал? Вчера больше всех уложил.
– Чего? Не играл я вчера говорю, сам
что ли вгашенный?
– Тит, ты, короч, вообще уже.
Проспись иди. У нас Мейджор через месяц, – кидает он напоследок,
как нравоучение, и уходит.
– Я в курсе вообще-то...
Провожаю друга недоверчивым взглядом
и иду поссать.
После сна не просто голова гудит,
она раскалывается, будто в реале прикладом приложили. Смачиваю рожу
прохладной водой, выхожу и топаю на прикладную информатику, грызть
гранит науки.
Пока препод что-то заливает, смотрю
в окно четвёртого этажа на толпу каких-то студентов. Кажется, это
первогодки. Сентябрь... На улице так промозгло и неприятно, и мой
взгляд автоматически натыкается на чьи-то розовые волосы. Просто
ловит этот яркий оттенок среди всех других. Никогда я не любил
подобного рода эксперименты. В игре, хрен с ним, принимаю подобный
скин. Сам порой меняю, а тут... Чё-то как-то засмотрелся.
– Эй... Эй... Тёма, – шепчет мне
соседка, отрывая меня от интересной находки для наблюдений.
– Чё?
– Будешь сдавать?
– По сколько?
– Два касаря.
Роюсь в толстовке и протягиваю
смятые купюры.
– На.
– Ок, впишу тебя.
Отворачиваюсь обратно, но её уже не
наблюдаю.
Пары заканчиваются быстро. А у меня
снова апатичный настрой. Мне это не нравится. Я не хочу уходить в
себя.
Меня и так с трудом достали.
– Капитааааан! – орёт Чадов громким
басом, пока я иду мимо.
– Чё тебе, чадо?
– Ты сервак больше не меняй. А-то я
привыкну. И буду пытаться вас всех угандошить. Оно того не стоит, –
ржёт он, глядя на меня. – Пошутили и хватит.
