Раньше мне всегда казалось, что просыпаться не от звонка
будильника — идеальное начало дня.
Но не сегодня…
Сегодня я подскочила с быстро бьющимся сердцем, резко открыла
глаза и тут же их зажмурила, упав обратно на подушку, пережидая,
пока пропадут белые пятна, разбежавшиеся под веками.
Странное, страшное ощущение, словно за мной кто-то гонится, я
бегу изо всех сил, но все равно не могу сбежать, горячей волной
прошлось по всему телу. В венах таяли искрящиеся отголоски ударной
дозы адреналина.
Закрыв для надёжности глаза руками, я пыталась унять быстро
бьющееся сердце и перестать дрожать.
Тяжесть одеяла, согревающее тепло солнца и общая умиротворяющая
обстановка как бы утверждали, что все в полном порядке, и мне
ничего не угрожает. Вот только что-то было не так, я это знала
точно, ощущая какое-то неправильное несоответствие.
Медленно отняв руки от лица, села в постели и осторожно открыла
глаза, желая осмотреться.
Незнакомая комната. Светлая, просторная, с большим резным
шкафом, столиком у окна и красивым, но совершенно незнакомым
креслом. Пуфик, съехавшее на пол покрывало. Гладкая нежность
постельного белья… Это была не моя комната.
И руки, тонкие, белые, совершенно слабые на вид, безвольно
лежащие поверх одеяла, тоже не могли принадлежать мне.
Повернув левую руку ладонь вверх, я с непередаваемым чувством,
больше всего похожим на недоверчивый ужас, осмотрела узкую ладошку,
маленькие, какие-то совсем детские пальчики и неглубокие,
совершенно несерьёзные линии. Одна из них которая, если мне не
изменяет память, и увлечение хиромантией на втором курсе
университета, являлась линией жизни, была изуродована розоватым
бугорком, расположившимся не так уж и далеко от начала. Зато дальше
линия шла толще, увереннее что ли.
Руки слушались меня, пальцы сгибались по первому требованию,
кулаки сжимались и разжимались, все было в порядке. Вот только у
меня никогда не было таких маленьких и бледных ручек. И уж точно
они не могли быть настолько белыми летом.
Я отлично помнила, была уверена на сто процентов, что засыпала
вчера с нормальными, загорелыми руками. На правой ладони
красовались мозоли — злорадный привет от лопаты, которой я
орудовала все утро, облагораживая клумбы перед общежитием, забив на
перчатки.
Мои руки были другими.
Не знаю, сколько я бездумно разглядывала эту неожиданную
бледность, но дверь открылась. Тихо переговариваясь, в комнату
вошли две женщины. Одна, старая и сморщенная, держалась не по
возрасту прямо, гордо расправив плечи и подняв голову. Вторая —
значительно моложе, красивая блондинка со сложной прической и
синими, искрящимися глазами.
Я точно запомнила их цвет, разглядела во всех деталях, пока мы
молча таращились друг на друга несколько долгих секунд.
Первая что-то бросила за спину. Сильный, решительный тон,
совершенно незнакомые слова.
Невозможно синие глаза наполнились слезами, женщина пролепетала
что-то и сделала ко мне шаг, протягивая вперёд дрожащие руки.
Она вела себя странно, выглядела странно и серьёзно меня
напрягала.
Создавалось впечатление, что они пришли навестить смертельно
больную, которая внезапно заявила, что она совершенно здорова:
напряженное недоверие со стороны той, что старше, и отчаянная
надежда обладательницы синих глаза.
Я сидела, не шевелясь и почти не моргая, боясь даже толком
вдохнуть. Нереальность происходящего давила на плечи, стальным
обручем сжимала виски, заставляла сердце биться быстрее, сбивая его
с ритма, разжигая боль в груди.
Это все просто сон, по-другому не могло быть.
Длинный и тощий, очень деловой дядечка, показавшийся в дверном
проёме спустя целую вечность тишины, подошёл к постели, растирая
ледяные ладони, которые все равно остались холодными, когда он взял
меня за кисть.
