– А вы зачем здесь, товарищ?
Сначала я не понял, что спрашивают именно меня. Потом, сфокусировав зрение и поймав на себе взгляд соответствующего выражения, не понял, чтó именно меня спрашивают.
«Прошу прощения, можете повторить?» – хотел сказать я. Непослушные язык и губы сложили только протяжное:
– Чуво-о?
– Говорю, вы куда едете? – терпеливо, но громко, как слабослышащему, повторил человек.
Я пытался разглядеть – его и пространство вокруг – но картинка плыла, и болел каждый миллиметр головы. Вокруг – железное продолговатое туловище вагона поезда, которое при малейшем движении, совершаемым им не по собственной воле, издавало усталый скрип. Темно и пыльно. Лицо у человека, сидящего передо мной на корточках, гладко выбритое, и сам он черноглазый и темноволосый, лет на вид тридцати пяти.
– А поезд куда идет?
– На Рязань, – ответил черноглазый человек.
– Ну, вот туда я и еду, – с облегчением сообразил я.
– Билет у вас есть?
Билет… Я стал вспоминать, как вообще в этом поезде оказался. За окном стояли фиолетовые сумерки, и все в сиреневом свете казалось сном. Хотел бы я, чтобы это оказался просто сон…
– Ваш билет, – черноглазый человек крепко тряхнул меня за плечо, и я наконец рассмотрел, что он в униформе.
Вот и накрылось мое странное бесцельное путешествие. В рязанской электричке меня еще не паковали.
– Слушай, брат, – он, видимо, понял, что дело и без того плохо, покрепче сжал мой рукав и притянул к себе, – если найдешь, чем заплатить на выходе, уйдешь спокойно. Нет – будем штраф прописывать раз в пять больше. Что выбираешь?
Денег у меня не водилось – на пять билетов тем более – поэтому, очевидно, легче было откопать хотя бы на один. Черноглазый отпустил мою руку и тихо проговорил:
– Надеюсь, в Рязани не увидимся.
Минуты текли, и поезд ехал умеренно быстро сквозь сплошной коридор высоких сизых сосен. Рядом со мной не было никого, кроме пары человек по разным концам вагона: возможно, из-за позднего времени и крепкого мороза снаружи. Узнать бы еще, который час и как скоро мне нужно придумать беспроигрышный план по обходу вокзальных служащих.
Долго не раздумывая, я предпринял попытку встать. Получилось со второго раза: меня знобило, а поезд потрясывало в такт. Вспомнить бы еще, что я (или мы?) пил(и) вчера и из-за чего так сильно может ломить голову.
У меня было два пути: вперед и назад. Вперед – к женщине лет шестидесяти, полной, в синей шапке из искусственного меха, по форме напоминающей приплюснутые песочные часы. Назад – к парню лет шестнадцати, одетому не по погоде в короткое осеннее пальто, которое явно было ему мало в плечах. Оба они имели вид потерянный, как будто их так же, как и меня, привел в эту электричку злой случай.
Я пошел вперед, пытаясь как можно меньше поддаваться покачиваниям вагона. Женщина кинула на меня косой взгляд и, поняв, что я движусь ни к кому иному, как к ней, начала ерзать на месте и придвигаться вплотную к окну, будто в попытке слиться с ним и скамьей поезда.
– У вас пятидесяти рублей не найдется?
– Нет, нет у меня ничего, ступай отсюда, – скороговоркой проговорила та и сморщила нос.
– Пожалуйста, у меня жена и сын… – завел я.
– Нет у меня, нет! Иди! – толкнула она рукой воздух в моем направлении.
Я замолчал и продолжал смотреть на нее. Женщина отвернулась от меня всем корпусом и уставилась в грязное окно.
Остался мальчишка.
После того, как я в последние двадцать минут сказал несколько не требующих особого труда слов, до мозга добралось осознание, как же жутко меня сушит и как жутко хочется курить.
– Парень, у тебя денег не найдется?
Оценив боковым зрением мой непрезентабельный вид, он содрогнулся и резко перевел взгляд в окно. Потом уставился в пол и повел носом так же, как моя собеседница пару минут назад – усики над верхней губой заплясали, и, будь он похрабрее, наверное, сплюнул бы на пол.
