Где-то в Древней Руси до крещения. Все события выдуманы,
все совпадения случайны.
- А ну стой! Стой, Некрас, кому сказала?! Ах, ты нелюдь! Щеня
блудливый! – Видана выскочила в сени, но не успела ухватить сына за
рубаху. – Вот я тебя!
Выбежала за ним на крыльцо, да и там не смогла поймать
проворного парня! Пришлось грозить кулаком и ругать непослушное
чадо издалека.
- За что?! – Некрас с хохотом соскочил со ступеней и встал
посреди двора: босой, рубаха дорогого льна, штаны крепкие
новые.
- Ты зубы-то не скаль! Ишь удумал девок портить! Как нам теперь
людям-то в глаза смотреть? Кобель, как есть кобель!
- Матушка, прости. Я и близко к девкам не подойду. Хочешь зарок
дам, а?
Видана после его речей слегка унялась, но бровь, все же, гнула
недобро.
- Клянись, Некрас. Велесом* клянись, – и правда ждала
сыновней покорности.
Парень вытянул из-за пазухи знак Велесов на суровой нити,
приложился губами и громко на весь двор прокричал:
- Чтоб я сдох! По девкам более не пойду, токмо по бабам. А если
девки сами будут тянуть, то отказа не дам, – после таких слов
осталось одно – поскорее за ворота и бежать подальше от богатых
хором. Видел, паскудник, как мать взялась за коромысло, что бросила
у крыльца нерадивая холопка*.
Босым бежать неурядно, но кто же сына самого Деяна Квита осудит?
Вот и бежал Некрас – пыль из под ног. На повороте к реке напоролся
на дружка своего верного – Местяту Борового. Тот шапку на макушку
сдвинул и глазами хлопал что телёнок.
- Некрас, ты чего босой-то? Никак батька отходил?
Квит остановился, дух перевел и засмеялся громко так, весело.
Местята смотрел на друга своего заполошного и удивлялся. Вот
влетело, а хохочет. И как оно так?
- Не батя, а мамка. Грозилась коромыслом.
- Ну-у-у! Тётка Видана? А ты чего?
- Чего, чего…утёк, – Некрас оправил рубаху, поглядел на босые
ноги свои. – Айда на Прилучу? Там нынче девки купаются. Вон день-то
какой аж с утра палит.
- За что грозила? – Местята и без слов определил, за что
схлопотал друг его, но был слегка тяжел на мыслишки, а потому и
просил рассказать все, как есть.
- А то ты не знаешь? За Жданку Сомову, – Некрас улыбнулся
глумливо, глаза прикрыл, будто в мысли свои провалился.
Местята смотрел на высокого, крепкого Некраса, оценивал. Вот
вроде некрасивый: волосы темные, глаза бесстыжие, а девки вешаются.
Не сдержал зависти мужской и спросил:
- И чем ты их берешь, Некраска? Ну, стать есть, чего уж, но
морда вроде обычная. Вон Перемысл Кудин и кудрявый, и ясноглазый, и
статный. А ты что?
- Дурень ты, Местята, – Квит очнулся, на небо синее поглядел. –
Девки любят крепче не за морду нарядную. Даже не за подарки щедрые.
Да и стать ни при чём.
- А чего ж им надоть? – Местята в делах любовных славы не
стяжал, а потому и слушал серьезно, даже подался к товарищу своему
ближе.
- А чтоб сердчишко у них, дурёх, стучало. Пламенем окатывало.
Для того рассмотреть деву надо, да узнать, что ей любо, а что
нет.
- Ага, как же, – загрустил Местятка, – так она и рассказала. Я
ни об чем думать не могу, когда девка-то рядом. Токмо о плотском.
- А вот это никак нельзя. Сам разума не роняй, инако она вмиг
под себя подомнет, и будешь ты, как тот козел на веревье вокруг нее
бегать. Уразумел?
- Не-а.
- Эх, Местька, хороший ты парень, но туговат, – Некрас потянулся
рукой к шапке друга и надвинул тому на нос, мол, примолкни и
соображай.
Боровой шапку на место вернул и засопел злобно. Ведь Некрас ему
ровесник – двадцать зим обоим стукнуло – а наставляет, как волхв*.
Пока обиду свою нянчил из-за поворота показался Деян Квит: сам
верхом и человек пять дружинных князя при нем.
- Некрас, тикай! Батька твой! – и шмыгнул в кусты, что росли у
тропы.
