Удача пахнет озоном после грозы и дорогим виски. Ее можно потрогать – это теплое, пульсирующее марево вокруг человека, сияющее всей полнотой земного и небесного цвета. Алая Фортуна – для героев, решающих судьбы миров. Бледно-зеленая – для картежника, сорвавшего куш. И, вот такая, нежно персиковая, вокруг толстяка-купца. О, да – это идеальный клиент. Сытый, довольный, его мысли витают где-то между удачной сделкой на бирже и ужином с жареной уткой, а не в кошельке, туго набитом золотыми кронами. Именно такую Фортуну проще всего снять – лёгкую, не сконцентрированную, почти что добровольно отдаваемую в мир.
Первое правило вора в Мидасе: не кради кошелёк, кради немного везения. Второе правило: никогда не оставляй жертву полностью «пустой». Ибо пустой – значит мёртвый.
Я, прижимаясь спиной к шершавой стене переулка, провела пальцами по воздуху, словно перебирая невидимые нити. Моё собственное нутро, вечно холодное и пустое, сжалось, жадно потянувшись к этому теплу. Я не видела ауры, нет. Я её чувствовала, как голодный зверь чувствует пищу. Для меня Удача была вкусом на языке, мурашками на коже, едва уловимым изменением давления.
Ещё одно движение – плавное, отработанное до автоматизма. Щипок. Лёгкое головокружение, будто сделала глоток дешёвого вина. Персиковый поток дрогнул и крошечная искорка, не больше ногтя, потеплев, затаилась в моей ладони, невидимая для любого, кроме таких, как я. Теперь купцу, возможно, не достанется самый мягкий кусок той самой утки, или он споткнётся на ровном месте, но не разобьёт лицо. Мелочи. Он даже не заметит.
Я уже развернулась, чтобы уйти, когда в конец переулка, где он выходил на оживлённую Улицу Жонглёров, свернула другая фигура. Высокая, в длинном плаще цвета старой крови, с капюшоном, надвинутым на лицо. И от неё… от неё не шло ничего. Ни тепла, ни холода. Я ничего не почувствовала – абсолютная тишина, как будто на его месте был вакуум.
Леденящий ужас сковал меня. «Ноль». Полный, абсолютный Ноль. Таких я встречала лишь раз в жизни и тот случай закончился обрушением крыши базарного ряда и тремя трупами.
Я инстинктивно прижала к груди украденную искорку удачи, чувствуя, как моё собственное проклятие – эта вечная, ненасытная пустота внутри – шевелится, привлечённое близостью такой же пустоты. Мне нужно было бежать, сейчас же. Но было поздно.
Незнакомец шёл прямо на меня, его шаги были негромкими, но отчётливыми на булыжнике. Он не спешил, будто знал, что мне некуда деться. Я отступила, прижимаясь спиной к стене. В кармане моей поношенной куртки лежала заточка, но против Нуля холодное железо было бесполезно. Его убийственное везение – или его полное отсутствие – могло заставить клинок выскользнуть из моих пальцев и вонзиться мне же в горло.
Он остановился в двух шагах. Из-под капюшона не было видно лица, только тень.
«Малышка, – его голос был низким, без единой нотки эмоций и пах могильным холодом, – ты только что украла нечто гораздо более ценное, чем удача».
Я не дышала, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Моя украденная искорка удачи погасла, поглощённая моей же жадной пустотой.
«Я… я ничего не брала, – прошептала я, пытаясь выдать голос за испуганный писк уличного воришки. – Просто проходила мимо».
Он медленно покачал головой. «Ты украла моё внимание».
Его рука в перчатке резко двинулась. Я зажмурилась, ожидая прикосновения, удара, смерти, но он не тронул меня. Вместо этого он провёл рукой по воздуху рядом с моей головой, и я почувствовала, как что-то… сдвигается.
Мир вокруг нас взорвался хаосом.
С визгом сорвалась с цепи собака у мясной лавки и ринулась прямо под ноги купцу. Тот, пошатнувшись, отлетел в сторону, задев плечом подставку с глиняными кувшинами, та с грохотом рухнула на мостовую. Из соседнего окна кто-то выплеснул ведро помоев и содержимое угодило прямиком на голову городской страже, как раз проходившей мимо. Поднялся крик, лай, звон разбитой глины и ругань. В считанные секунды мирный переулок превратился в ад из нелепых случайностей.
