Графство Херефордшир, 1811
г.
Этой ночью майский ливень
сопровождался сильной грозой. Да такой, что маленький хилый домик
Мадлен от каждого громыхания приводило в дрожь. Иногда даже сыпался
потолок. Но она, будучи уверенной в своем убежище, продолжала
спокойно топить печь, подкидывая новую порцию дров. Благодаря
небольшим размерам в помещении быстро разлилось тепло.
Бах! И снова гром. Мадлен верила,
что завтра ее ждет замечательный день, несмотря на стихийное
безобразие на улице. Закипел чайник, и девушка поспешила снимать
его с огня. Из-за неимоверной усталости он показался ей
неподъемным. Ноги и руки ее отяжелели от очередного трудного дня в
доме мистера и миссис Хопкинс. Она преподнесла к глазам небрежные
ногти на давно огрубевших руках и, испытав досаду, спрятала их в
сжатые кулаки.
Помимо нелегкой ежедневной работы,
Мадлен перед грозой пришлось натаскать им пять ведер угля и
перемыть нескончаемую гору посуды, которую оставили их гости.
- Чаепитие, - как говорила миссис
Хопкинс, подгоняя ее хлопками, - вне времени. Я не поощряю
тунеядства, девочка, так что быстрее подавай к столу.
И хотя Мадлен злилась на эту вредную
старую женщину, она смиренно понимала, что это ее работа. Мадлен
медленно выдохнула и забыла о своих неприятных работодателях. Зато,
работая каждый день на износ «прислугой на все руки», она забывала
о тоске по матери.
Ее мать Фелиция Ривз была доброй
гувернанткой. Хотя часто люди всех слоев социума относились к
человеку этого статуса неуважительно. Благодаря вере, которая
поддерживала ее, Фелиция успевала работать и растить маленькую
Мэдди, не держа ни на кого зла. Ну, может, только на саму себя.
Мадлен приготовилась пить чай. На ее
скромном деревянном столике лежал один хлеб и отварная морковь. И
она была благодарна небесам за то, что имела на своем столе хотя бы
такую малость. Ела она не так много, как, например, Хопкинсы, но
это не помешало ей приобрести к девятнадцати годам широкие бедра,
которые смущали Мадлен. По юности она нередко могла выслушать от
сверстников колкие замечания о ее округлостях, а взрослые юноши
норовили даже ущипнуть, называя сладкой булочкой. На удивление
полными у нее были только бедра, остальные части тела оказались
более чем стройные. В детстве мама в ответ на упреки Мадлен о своих
недостатках с любовью хвалила ее красоту. И только иногда, глядя в
ее серые глаза, Фелиция грустила.
Раньше Мадлен думала, что это из-за
нее. Будто она что-то сделала или сказала не так, но теперь ей была
открыта правда. Три года назад перед кончиной мать, лежа в своей
постели, рассказала ей все.
- Нет! Как это возможно? – не верила
Мадлен.
Прокашлявшись, Фелиция ответила:
- Да, дорогая, это правда. – Мать,
набрав воздуха, продолжила: - Скоро я покину тебя, и я не хочу
оставлять тебя одну. Вот. - Она протянула дочери трясущейся рукой
свернутый мятый листок. - Возьми. Это поможет тебе.
Мадлен, развернув лист, ошарашенно
взглянула на нее.
- Саймон и Сэмюэл Смит?
- Ты должна их найти.
- Зачем, мама?
- Затем, что они смогут тебе помочь,
- прошептала Фелиция из последних сил.
Мадлен встала в позу, сложив руки
вместе.
- Нет, с тобой все будет хорошо. Ты
поправишься, мама. И нам не нужна ничья помощь.
- Мэдди, не упрямствуй! – попыталась
строго произнести Фелиция, сжав под собой простыню. – Девочка моя,
я виновата перед ними. Я поступила неправильно, совершила большой
грех. – Она в грусти опустила глаза. – За все теперь отвечу перед
Господом. Ты уж помолись за меня и не забывай то, чему я тебя
учила.
Мадлен бросилась к кровати, чуть не
плача и поднеся влажную тряпку к носу.
- Мамочка, я никогда не отступлюсь.
Ты только не нервничай. Ты ни в чем не виновата, не говори больше
так. – Дочь попыталась ее успокоить, приглушенно говоря через
мокрую ткань.
