Лондон, сентябрь 1815 года
В бальном зале становилось невыносимо жарко, но Мюриэль уже не
понимала, от чего. Дело в танцах? В близости тел? Или в любопытных
взглядах, которые мужчины бросали на нее и ее сестер?
Она готова была поспорить, что всё дело во взглядах.
И это вовсе не тщеславие, им Мюриэль никогда не страдала. Просто
она точно знала, что они смотрят. Ведь они не могли не смотреть, не
так ли?
За этим отец и привел их сюда сегодня — чтобы на них все
смотрели. Граф Дорсет не молодел, но прежде, чем отдать душу
Господу, он задался целью выдать замуж всех пятерых своих
хорошеньких дочерей.
Вот причина, по которой они покинули уютное поместье в Эссексе,
и, нарядные и блестящие, как рождественские елки, прибыли на прием
к лорду и леди Харингтон. Они здесь с одной-единственной целью —
выбрать себе кого-нибудь поприятнее.
О да, граф Дорсет не был из тех, кто стал бы принуждать дочерей
к замужеству силой. И всё же он будет разочарован, если кто-нибудь
из них останется старой девой. А Мюриэль не привыкла разочаровывать
отца.
К тому же, ей и правда хотелось замуж. Ведь тогда она сможет
почаще бывать на приемах вроде этого! О, ей это очень нравилось —
все эти танцы, смех, шелест юбок и звон бокалов… Гораздо лучше, чем
тихая жизнь в их загородном поместье.
Единственное, что ей не нравилось — это жара, царившая в зале.
Духота. А еще она терпеть не могла, когда любезные джентльмены не
ценили ее усилий. Для кого она наряжалась?
Ее новое платье отливало золотом, а атлас и шифон ниспадали вниз
по изгибам лифа и бедер. Волосы медового цвета, усыпанные янтарными
лентами, были собраны высоко на макушке в самую модную из
причесок.
Мюриэль точно знала, что была хороша. И что она сияла в
отблесках люстр, как какая-нибудь фея — всё благодаря порошку из
талька, свинцовой пыли и каолиновой глины, от которого наутро будет
ужасно болеть голова. Но эффект был слишком прекрасным, чтобы от
него отказаться.
Так почему же он не смотрит? Может, потому что
он — самодовольный и напыщенный болван?
На самом деле ее игнорировали двое. Но до первого, — виконта
Рочфорда, — Мюриэль не было никакого дела. По двум причинам.
Во-первых, он был бывшим женихом ее сестры, и все его взгляды
предназначались только ей. А во-вторых, эти взгляды были нечеткими
и размытыми, потому что виконт вливал в себя столько игристого,
будто задался целью опустошить хозяйские запасы.
А вот его приятель вел себя куда сдержаннее. Пил куда меньше.
Малкольм Одли, сын графа Кендала, стоял у стены рядом с виконтом, и
его серые глаза блуждали по залу. Но вечер был в самом разгаре, а
эти глаза ни разу так и не задержались на Мюриэль.
Она еле слышно фыркнула и отвернулась. Ну и пусть он не смотрит!
Он ей всё равно никогда не нравился. Кому этот Малкольм вообще
может понравиться?
Они с ним были представлены год назад, и уже тогда его
высокомерие и полное отсутствие чувства юмора поставили его на
последнее место в списке ее потенциальных женихов.
А ведь Мюриэль была очень мила — она искренне ему улыбалась и
похвалила цвет его жилета. Но он — тщеславный и холодный, прямо как
сегодня, — отмахнулся от нее, будто она была не дочерью графа, а
надоедливой мухой.
Нет. Она твердо решила, что не будет придавать значения оценке
Малкольма Одли. С какой, собственно, стати? Его пренебрежение было
очевидным, а Мюриэль и так уже посвятила ему слишком много
мыслей.
Она призвала на помощь свою самую очаровательную улыбку и пошла
завоевывать взгляды более достойных мужчин. Но после двух вальсов,
одного менуэта и череды бессмысленных разговоров это стало
невыносимо — слишком уж было жарко.
Ей нужна была передышка.
Улучив момент, когда это будет уместно, Мюриэль извинилась и
вырвалась на террасу. Каменная платформа высотой в два этажа была
закреплена башенками с обеих сторон и лестницей посередине, ведущей
вниз, в спящий осенний сад.
