19 августа 1836 года
Палата лордов, британский парламент
Она ушла ровно два года и семь месяцев назад.
Эдвард Октавий Осмонд, герцог Рэтленд, взглянул на маленький
деревянный календарь, стоящий на столе его личного кабинета в
Палате лордов. Девятнадцатое августа 1836 года. Последний день
парламентский сессии, наполненный помпезностью и праздностью. И
вечной памятью. Нэд зажал шарик календаря меж пальцев и принялся
отсчитывать собственные вздохи.
Пять, четыре… Он затаил дыхание и зажмурился.
— Убирайся, — звучали в голове его собственные
слова.
Холодные и злые слова предательства, эхом отражавшиеся в пустоте
его жизни. Угроза, которая звенела в тишине его мыслей.
— Убирайся и никогда не приходи сюда снова.
Он сжал шарик. Август в его мыслях стал июлем. А потом ужался до
одного единственного дня, когда она ушла.
Его пальцы бездумно двигались, находя утешение в гладкости дуба
и лака.
— Как я к тебе отношусь? — теперь это были ее слова.
Такие легкие и полные искушения.
— Я еще никогда не испытывал ничего подобного.
Ее слова. Его слова. Они смешались и озаряли собой комнату,
принося свет и надежду, освещая самые темные уголки его души.
Наполняли воздухом его легкие, а сердце — безумной тоской.
Куда она ушла?
Нэд задавался этим вопросом тысячи раз, но так и не узнал
правду.
Часы в углу тикали, отсчитывая секунды до того, как герцог
Рэтленд должен был занять свое место в главном зале Палаты лордов,
где заседали люди с высокими целями и гнусными страстями. Заседали
веками. Поколениями.
Его пальцы играли с шариком так виртуозно, словно он был на
балу, а движения его рук — это танец. Их танец. О, он помнит
первый, в день их первой встречи.
Первое марта 1833 года.
— Они теперь позволяют кому угодно становиться
герцогом?
Она не выказывала никакого почтения к проклятому титулу. Было
только озорство, обаяние и чистая, неподдельная красота.
— Если герцоги кажутся вам недостойными, только представьте,
кого они берут в герцогинь!
Она ответила ему улыбкой настолько теплой и манящей, будто
никогда не встречала других мужчин до него. Будто никогда никого не
хотела. Он отдал ей сердце в тот самый миг, когда увидел эту
улыбку.
А потом всё развалилось. Нэд потерял всё, а потом потерял и ее.
Или, может, всё было наоборот? Не важно. Важно лишь то, перестанет
ли он когда-нибудь думать о ней?
Часы пробили одиннадцать, и в комнате раздался тяжелый звон
курантов. Нэд заставил себя положить деревянный шарик на место и
встал, направляясь к тому месту, где висели его одежды — их плотное
бремя должно отражать тяжесть ответственности, которая на нем
лежит.
Герцог накинул на плечи красный бархат и потянулся за своим
напудренным париком, поморщившись от его нелепости. Он надевал его
только по самым важным случаям. Таким, например, как сегодняшнее
заседание.
Взглянув в круглое зеркало на стене и найдя, что выглядит
приемлемо, Нэд жестом велел пажу распахнуть дверь и зашагал по
тихим коридорам ко входу в главный зал.
Войдя внутрь, он скривился. За окнами август, и в помещениях
чертовски жарко. Воздух парламента был пропитан ароматами пота и
дурных духов. Окна открыты нараспашку, чтобы проникал ветерок, но
это лишь усугубляло зловоние, потому что улица доносила еще и запах
реки.
А дома у Нэда, в его любимом поместье, река текла прохладно и
прозрачно, незапятнанная лондонской грязью. И воздух там чистый. В
нем витала летняя идиллия и мечты о большем. По крайней мере так
было, пока всё не разрушилось. Пока Нэд не остался один. Ведь для
того, чтобы называться домом, месту не достаточно реки и зеленых
холмов.
Дом требовал ее.
Нэд не мог сосредоточиться на том, что говорили лорды. Он мог
думать только о том, что этим летом она опять не вернется. Два
последних года и семь месяцев он посвящал ее поискам каждую
свободную минуту, которую проводил вдали от Лондона.
