Ровные короткие волосы едва доставали мне до плеч, чем сильно
мешали мыть полы и готовить пищу. Мне приходилось сотню раз
перевязывать косынку и заправлять короткие пряди мокрыми
руками.
— Последний взмах, — разогнулась я, рассматривая свой чистый
терем. — Как жалко, что завтра придут и понатопчут.
Тряхнув головой я пошла проверять дочку в сенцах. Марьяша играла
с деревянными кубиками и составляла пирамидки, восторгаясь тому что
они вообще стоят. Ничего больше не нужно пятилетнему ребенку для
счастья. Даже отца не вспоминает.
Мне для счастья тоже ничего более не нужно: кров от мужа
достался, дочка послушная и вдовий статус. Не жизнь, а сказка.
С тревогой вспомнила, как мой Прохор со злобы ударил меня и
сильно толкнул дочь в стену, чтобы та под ногами не мешалась. Сам
он на охоту отправился, а я весь вечер прорыдала смотря на синяк на
спинке дочери. Марьянка давно успокоилась и играла с моим кулоном-
оберегом, а я все сокрушалась о том, что под рукой у меня ни скалки
не было, ни лопаты, чтобы норов муженька утихомирить.
Через неделю лесничий принес весть, что Прохор был съеден
животными и кости только обглоданные остались.
Я даже не удивилась этому сообщению, потому что уже чувствовала
себя свободной, не взирая на пропавшего мужа.
— Куда дорожка стелется, туда ему и путь, — бросила я горсть
старых украшений в погребальное кострище.
Эти цацки мне муженек подарил, когда у отца меня сватал. А
больше ничего и не было у меня огню на откуп дать. Не хату же
палить, чтобы от уз с покойником откупиться.
— Ты теперь вдова, — подошел ко мне староста и строго посмотрел
на меня и Марьяшу, — честь можешь не блюсти, но работу свою
выполняй исправно. А коль я тебе мужа присмотрю, то так и знай,
замуж выдам!
Добротный мужик лет сорока с огромными синяками под глазами
пытался донести до меня что нарушений правил деревни не потерпит и
спуску мне не даст, хоть я и осталась одна на хозяйстве. В тот год
моей дочке едва полтора года стукнуло, поэтому она и не помнит
отца.
А я стала жить в доме, который построил муж. И хозяйство я вела
исправно, хоть и не имела дорогих одежей и цацек. Прохор охотой
промышлял, да выделкой шкурок. Раньше во дворе вонь с самого утра
стояла и кажется весь терем пропитала. После смерти, его приспособы
со старостиного разрешения, мужики забрали, чтобы добро не
пропадало. А мне за это силой своей богатырской помогали. Кто из
города заказ мой привезет, кто с сеном поможет, а кто и просто так
заглянет с гостинцем, чтобы я его приласкала.
Да, только я никого не привечала и в дом свой не пускала. За
помощь продуктами платила, да их женкам помогала на огород
наговорить или оберег соорудить. С меня только наговорами, да
амулетами можно брать. Я - внучка колдуна и сестра колдуна. Обычно,
все что я ношу сразу к оберегам причисляют, будь то платок белый
или лента траурная у моих ворот. Да и волосы я теперь стригу не так
часто, как меня заставлял Прохор, чтобы сила ведовская от брата ко
мне не перетекала.
— Бабьей силы нет, а вот чертовщину ты знатно кличешь, — любил
говорить Прохор, если я ему в супружеском долге отказывала.
Делала я это часто, да еще и на сеновал сбегала, чтоб меня не
трогал. А то после его ласк мне выть хотелось, а на теле синяки
оставались. До того мне больно было, что я вообще ночей боялась. А
пойти и спросить в чем беда не у кого. Мать моя сразу умерла, как
только жизнь колдуну - брату дала. Больше папеньке жениться в
округе не дали.
— На вас, колдунов, только девок переводить, — сетовал староста
и посматривал на отца строго, но с толикой жалости.
Отец и не хотел другую жену брать, поэтому свой век закончил
бобылем с двумя детьми. Брат мой перед смертью отца решил в город
на заработки податься. Теперь мне от него только гостинцы передают
временами. Сама я один раз в город ездила, до того, как отец меня
кожевнику сосватал.
