Верона, Италия, май 1595 года
Весна в этом году выдалась необычайно жаркой, но мне не нужно
прятаться в тени или идти на другие ухищрения, чтобы остыть. Меня и
так бьет озноб. Потому что я не помню, как меня зовут и каким
образом я тут очутилась.
Я стою посреди ухоженного одноэтажного домика и рассматриваю в
свои руки. Пальцы кажутся странно чужими. Медленно перевожу взгляд
на алые юбки. Красивые. Робко приподнимаю их и таращусь на
сатиновые туфли, расшитые золотой нитью.
Наряд дорогой. Определенно, я не простолюдинка. Но когда я
пытаюсь вспомнить свое имя или хотя бы имена родителей, к горлу
подступает тошнота. Хоть бы не заплакать. Что со мной не так? Меня
одолела какая-то болезнь?
Усилием воли я заставляю себя поднять глаза и осмотреться.
Взгляд скользит по комнате, стен которой почти не видно за плотным
слоем полок и шкафов. Кругом стоят баночки и склянки, ступки,
миски, ведерки, наполненные засушенными травами.
Туман в голове немного прояснился. Кажется, я в доме целителя.
Нет, не целителя — целительницы! Что ж, уже лучше — я хотя бы
вспомнила свою наставницу Джузеппу. Возможно, если сосредоточиться
на событиях, которые произошли не ранее часа назад, клубок мыслей
распутается?
Я пробую сделать шаг в сторону стола. Ноги меня слушаются, а это
уже хорошо. Тянусь и открываю небольшую банку, чтобы понюхать
жирную мазь, которая хранится внутри. Резкий запах жалит мне
глаза.
— Для ожогов, — говорю я вслух, будто проверяя саму себя.
Запах спровоцировал вспышку воспоминаний. Добрая старушка
Джузеппа объясняла мне, как именно наносить мазь на поврежденный
участок кожи. Я позволяю себе робкую улыбку — кажется, я ученица
целительницы.
Но где сама Джузеппа?
Нужно продолжить исследовать стол, чтобы еще что-нибудь
вспомнить. Я тянусь к другой банке. Второй аромат оказался куда
приятнее.
— А это от сыпи…
Моя улыбка стала шире.
— … а еще защищает розы от тли.
Розы. Это слово поднимает во мне тревогу, которую я пока не могу
объяснить. Я почти схватила третью банку, но меня прерывает
настойчивый стук в дверь.
— Эй, есть кто-нибудь? Нам нужна помощь! Пожалуйста!
Я бросаюсь к двери, на ходу поправляя непослушные светлые пряди.
И не зря — молодой человек, который стоит на пороге, выглядит
довольно красивым — крепкий, высокий, с копной русых кудрей и
большими карими глазами, которые широко распахнулись, когда он
увидел меня. Не хотелось бы предстать перед таким красавцем в
растрепанном виде.
На вид этому парню лет шестнадцать-семнадцать. Кажется, я уже
видела его раньше, но времени на раздумья нет. Раненый товарищ,
который свисает с его плеча — вот кто срочно требует внимания.
Пострадавший выглядит на несколько лет старше и едва может
стоять. Его нос кровоточит, а левый глаз опух до неприличия.
— Его избили? — спрашиваю я, впуская посетителей в дом.
Невредимый юноша не отвечает. Просто таращится на меня во все
глаза. Выглядит несколько глупо.
— Что случилось? — повторяю я громче. — Он избит?
— Эм… д-да-а. Да, избит.
— Как его зовут?
— Петруччо, госпожа.
Я хватаю Петруччо за торс, и мы втаскиваем его в дом, укладывая
бедолагу на узкую деревянную скамейку под окном. Его левая рука
свисает под страшным углом.
— Вы целительница? — спрашивает красивый синьор. — Такая
прекрасная синьорина способна излечить любого одной лишь силой
взгляда.
Я игнорирую комплимент, потому что есть дела поважнее. Я
разрываю окровавленную рубашку Петруччо, обнажая его грудь, где
сияет огромное пятно всех оттенков красного — от малинового до
пурпурного.
Жестом я прошу его друга отойти, чтобы дать мне больше света. Он
подчиняется.
Петруччо издает низкий стон, пока я его осматриваю. Кажется,
левая рука доставляет ему больше всего страданий, и это не
удивительно. Похоже на вывих. Еще чуть-чуть, и был бы перелом. А
вот ребра...
