Лондон. Серый и унылый город таких же серых людей и зданий.
Высокий мужчина в черном пальто неспешно брел по площади у
Собора Святого Павла, отмеряя каждый шаг ударом трости. Здесь, на
вершине Ладгейт Хилл, он чувствовал себя как дома. Здесь можно
прогуляться и поразмыслить о тревожащих вещах. Особенно ночью.
Ночь делала Лондон волшебным и опасным. Она погружала город во
мрак. Тьма сочилась из-под земли, лилась с неба, выползала из
убогих хижин вместе с ворами и убийцами, продажными шлюхами и
праздными выпивохами. И только Собор Святого Павла, казалось,
излучал в этой ночи божественный свет, очищая всех и каждого кто
попадал под его сияние.
Тяжело вздохнув, мужчина остановился и запрокинул голову,
рассматривая величественные очертания собора, задержав взгляд на
куполе, увенчанном крестом.
Сегодня, впрочем, как и всегда, ему казалось, что Бог
насмехается над ним, как насмехался все это время.
Но ему было все равно. Мужчина, стоящий глубокой ночью у
божественного собора не верил в Бога.
Он размышлял о Нем и не верил в Него, размышлял о людях и не
верил в них.
А люди не верили в него. Никогда не верили.
Именно поэтому он стал тем, кем являлся теперь. Именно поэтому
он создал марионеток.
Создал не для того, чтобы какой-то идиот, потерявший разум в
стремлении отомстить, испортил все, отправив образец идеального
человека убивать дешевых шлюх. Он был здесь, чтобы обеспечить миру
лучшее будущее, лучших, идеальных граждан.
И вот теперь, когда с Блэйком все было кончено, все снова шло не
так, как надо.
Документы, наработки многих лет усердного труда были
похищены.
Зарычав от досады, мужчина с силой ударил тростью о землю и
замер, вслушиваясь в звучание ночи, потревоженной слишком громким и
чужеродным звуком.
Тонкая, острая, словно лезвие, ухмылка тронула губы.
Но и это было не страшно. Баррингтон должен привлечь свою старую
знакомую, вернуть документы, а потом устранить свидетелей. А если
не выйдет у Баррингтона, то за дело возьмется он. Ведь, как
говорится, хочешь сделать что-то хорошо - сделай это сам.
Тихо хмыкнув, мужчина поправил ворот пальто и неспешно
направился к ожидающей его повозке.
– Мистер Баррингтон, к вам какая-то леди...
– Проси. – коротко бросил, расположившийся за массивным дубовым
столом, мужчина, не поднимая взгляда от бумаг.
Невысокий и худощавый мужчина преклонных лет, обладатель
удивительно пышных бакенбардов и по-крысиному острых черт лица,
терялся на фоне роскошного убранства кабинета. Казалось, что он
просто тонул в огромном кресле.
Не удосужившись даже поднять взгляда к говорившему, он лишь
невозмутимо переложил бумаги из стопки в стопку. Создавалось
впечатление, что его совершенно не заинтересовало известие,
принесенное слугой. Только едва заметная усмешка на тонких губах
говорила об обратном.
Поток воздуха, ворвавшийся через вновь открывшуюся дверь резко
пригнул затрепетавшие свечи, возвещая о новом визитере. Отложив
бумаги, мужчина окончательно отбросил внешнее безразличие и с живым
интересом взглянул на девушку. В неверном освещении нескольких
свечей, света которых было недостаточно, чтобы прогнать мрак со
всего кабинета, она казалась неясной тенью за гранью круга
света.
Помедлив, не спеша отходить от порога вглубь комнаты, вошедшая
прежде всего осмотрелась, словно ожидала какого-то подвоха. Взгляд
быстро скользнул по ряду картин на стенах, к скрытому полумглой в
углу шкафу и задержался на плотно закрытых, вопреки прекрасной
зимней погоде, портьерах.
– Не люблю Париж. Не люблю воздух. Не люблю солнце. Не люблю
вид. Не люблю всё в этом дрянном городе. – заметив на чем
задержался взгляд девушки, произнес мужчина, чеканя каждое слово
словно военный. Слегка хриплый голос излучал неожиданную для
худощавого тела силу и властность.
