Положитесь на меня, мадам!

К чему снятся такие сны?

«К весне, – говорили фрейлины. – Весна совсем скоро, время любить и радоваться жизни». Скоро, совсем скоро, не дожидаясь окончательного наступления тепла, над полями с криками закружат чибисы, заранее разбившись на влюбленные парочки. В городе – что на территории дворца, что в самых глухих трущобах, – выгнув пушистые хвосты кверху, замурлычут о страстной любви и продолжении рода разномастные кошачьи дамы, а их храбрые кавалеры начнут сезон громких ночных дуэлей, сопровождаемых травмами и изощренной руганью. Потом расцветут деревья, и в благоуханных зарослях запоют птахи, самый невзрачный из которых – соловей – вновь покорит сердца не красотой и удалью, но голосом, в который влюбляются даже пышные розы, даже роса на листьях, рассветное солнце и радуга после дождя… К весне снится любовь, весна снится к любви.

Она проснулась с бешено колотящимся сердцем, все еще пребывая в иллюзии присутствия – его присутствия в ее постели и текущей жизни. Он был настолько реален в этом сне… Обнимал, произносил невероятные головокружительные речи, прикасался к совершенно неожиданным ее частям, покоряя каждым движением. Ее – любимую сестру короля, он – захудалый дворянин, авантюрист с сомнительным родством. Тот, кто все эти годы был ее соловьем, что сладко говорит о любви, ее бойцовым котом, что затевает ради нее драки, ее весенним ветром, чьи ласки теплы и благоуханны… Ее ласковым дождем, что проливается молоком и медом, столпом ее мира – о да, тем самым столпом, погрузив который в центр своего естества, она чувствовала себя женой, облаченной в солнце, что оседлала дракона… Он был ее мужчиной. Он был отнят у нее судьбой.

В следующий миг сердце затопил привычный холод. Он в тюрьме? Что ж, и не такие засовы уже падали перед ними. Он – шпион? Когда-то судьба заговорщика казалась ей исполненной доблести, правильной и даже привлекательной, но потом…

«Он – предатель, – услужливо подсказал ее разум, холодный рассудок повзрослевшей и многое повидавшей женщины. – Я, принцесса, была орудием в руках предателя. В орудия не влюбляются – их используют по назначению»…

Но сон, ее сон о грядущей весне, об утраченном Эдеме, в котором они были единым духом и плотью, – неужели он был об этом? В раю не знают ни власти, ни заговоров, ни чести, ни бесчестия; в раю пьют нектар с любимых уст, проводят пальцами по теплому живому бархату кожи и помнят тысячу рифм к слову «блаженство»…

В следующий миг пришло осознание: он бежал! Каким бы ни был – честным, бесчестным, черным или белым, сильным или жалким, любящим или презирающим ее, – он свободен! Придет ли он к ней – другой вопрос, но… Свободен, он свободен!

Принцесса-аббатиса преклонила колени и подняла к небу заплаканные глаза. «И отпустили тебя с миром; теперь благословен ты Господом*, – прошептала она, отчаянно вырывая слова из контекста. – Будь благословен, любимый».

______

* Быт 26:29

Глава, в которой барон Фридрих фон дер Тренк сбежал из Магдебургской тюрьмы, не дожидаясь своего освобождения.

Вопреки ожиданиям, воздух свободы не пьянил ничуть – зато охлаждал вполне ощутимо. Нет, в Магдебургской тюрьме вовсе не было тепло и уютно, но в его одиночной камере, весьма строго охраняемой по причине многочисленных попыток к побегу, хотя бы была постоянная температура. Не было резкого морозного ветра, грозящего вытянуть из сердца остатки радости вместе с остатками тепла. Впрочем, яркая лазурь неба, красноватая черепица городских крыш, крупчатый снег, что потихоньку сдавался солнечным лучам… Все эти приметы полноценной жизни всем своим видом словно пытались доказать бывшему узнику, что свобода гораздо лучше неволи, деятельная жизнь ценнее покоя, а то легкое уныние, в котором он боялся признаться сам себе, – просто следствие привычки к замкнутым помещениям, выработавшейся за годы заточения.