Пробка с характерным пшшш вылетела из бутылки шампанского, описав в воздухе короткую дугу и ударившись о стену. Капли игристого вина упали на пол – тёмный, полированный бетон, на котором не было ни пыли, ни царапин. Даже праздничные брызги здесь выглядели как нарушение порядка.
В центре офиса собралась небольшая, но дружная компания – сотрудники подземного комплекса, отмечающие успехи одной из своих. На стенах – ни окон, ни картин, только мониторы с тусклыми графиками и камеры наблюдения, направленные внутрь помещения. Как будто даже в момент радости за ними следили.
– Машенька! – профессор, молодящийся, но с глазами, видевшими слишком много, поднял бокал. Его пиджак сидел безупречно, но на манжете всё ещё виднелся след от перчатки – тонкая полоска, где кожа не успела побледнеть. – Вы – настоящая находка! Доставить столько объектов за неполный год… Это даже не знаю…
Он поставил пустую бутылку на стол, рядом с папкой, на которой чёрным маркером было выведено: «Объекты. Этап 3». Внутри – фотографии, досье, графики активности Силы. Ни имён. Только номера.
– За вас! – подхватил кто-то из техников. – За лучшую сотрудницу года!
Компания одобрительно загудела. Один из техников, уже подвыпивший, вспомнил:
– А помните первую доставку? Захват на микроавтобусе! Мы ещё удивлялись, как Разин такое одобрил… Сидеть вплотную с этим… – он махнул рукой, будто отгоняя неприятное воспоминание. – И укол транквилизатором! Хотя на некоторых наших препараты вообще не действуют. Как будто физраствор колешь.
Мария, сидевшая чуть в стороне, медленно опустила бокал. На её лице не было ни улыбки, ни смущения – только усталая сосредоточенность, будто она всё ещё находилась в оперативной обстановке.
– Тут дело не в силе препарата, – тихо ответила она, – а в состоянии объекта. При страхе или гневе они меняют организм на клеточном уровне. А вот при симпатии… или смущении – ведут себя как обычные люди.
– То есть ты их… соблазняешь? – хмыкнул другой техник, пытаясь придать шутке лёгкость, но голос его дрогнул.
Мария посмотрела на него. Не с осуждением. Просто – как на того, кто не понимает сути работы.
– Я создаю иллюзию безопасности. Пока объект думает, что я – друг, он не сопротивляется. А когда сопротивляется… – она не договорила. Не нужно было. Все знали, что бывало с теми, кто сопротивлялся.
– Только не рискуйте лишний раз, – предупредил профессор, и в его голосе прозвучала не забота, а холодный расчёт. – Помните, как закончилась операция Дмитрия…
Тишину нарушил хруст льда в бокале. Кто-то нервно отхлебнул.
– Зато теперь у нас система лучше, – пробормотал техник, пытаясь вернуть праздничное настроение. – Никаких «живых контактов» без одобрения Разина.
– А Разин… – начал было другой, но осёкся.
Профессор молча смотрел на Машу. В его взгляде читалось не одобрение. Оценка. Как у мясника, выбирающего лучший кусок.
В этот момент в углу офиса резко заработала сигнализация – красная лампа замигала, сообщая о прорыве периметра. Звук был тихим, почти вежливым, но все мгновенно напряглись. Даже пьяный техник замер, бокал застыл в воздухе.
– Что, опять техники что-то сломали? – спросил кто-то, стараясь говорить без паники, но голос предал его.
Профессор не ответил. Он молча перечитывал сообщение на коммуникаторе. Его лицо медленно бледнело.
– Это не техники, – сказал он наконец, и в его голосе не было ни страха, ни злости. Только усталое принятие.
