— Ксанка!
Голос сестры неожиданно раздался над
самым ухом. Громкий, пронзительный, с визгливыми нотками на заднем
плане. Это на людях она соловьем разливалась, а со мной вечно вела
себя словно особа королевских кровей.
— Отец зовет!
— Сейчас! — пропыхтела, сдувая прядь
волос, настырно липнувших к вспотевшему лбу. Пришлось держать ногу
молодому жеребчику, пока конюх расчищал копыто.
— Немедленно!
— Иди, — шепнул конюх, — дальше я
сам. Тут немного осталось.
Кивнула, и, с трудом разогнувшись,
повернулась к Илоне. Сестра как всегда в красивом платье, с
игривыми завитками белокурых волос, в аккуратных туфельках
смотрелась посреди конюшни, как нечто инородное.
Она медленно прошлась по мне
брезгливым взглядом — от растрёпанной шевелюры, до расхлябанных
сапог, которые были на два размера больше, чем нужно.
— Ты отвратительно выглядишь! И
пахнешь!
— И тебе спасибо дорогая! Давай
обнимемся по-сестрински, — распахнула объятия и с кровожадной
улыбочкой шагнула к ней.
— Не смей ко мне прикасаться! —
завопила Илона и бросила прочь, смешно поднимая юбки, чтобы не
замараться.
Выскочив из конюшни, она обернулась
ко мне и ядовито выплюнула:
— Отец зовет! Немедленно!
— Да иду я, иду!
Илона все-таки меня дождалась и
теперь шагала рядом, то и дело бросая на меня недовольные
взгляды.
— Как хорошо, что я выхожу
замуж!
— И не говори-ка! — здесь я была с
ней полностью согласна.
— Жду не дождусь, когда уеду к мужу
и, ты перестанешь раздражать меня своим существованием!
Илона через две недели выходила за
сына богатого купца и не упускала случая этим
похвастаться, особенно передо мной. Мне-то купец точно не
грозил. Разве что конюх. Если повезет.
Отец уже отчаялся удачно выдать меня
замуж. Не нашлось еще принца, потерявшего дар речи, едва завидев
мой дивный лик. Слабы нынче принцы пошли, им все нежных феечек
подавай, чтобы пылинки с них сдувать и защищать. А я сама кого
хочешь защитить могу, а уж дуну так, что мало не покажется. Да и
замуж, если честно, не рвусь. Были бы у меня деньги, уехала бы из
нашей провинции и отправилась путешествовать по белу свету. Но
денег нет. Зато хлопот, хоть отбавляй. Усадьба в упадке, дел
невпроворот, а кроме меня это похоже никого и не волнует. Сестра
только о платьях да прическах думает, отец вечно строит грандиозные
планы относительно того, как разбогатеть, и при этом ничего не
делать. Ему не давало покоя, что когда-то наш древний род славился
своим богатством, но нам этого богатства не досталось. Дед все
спустил на азартных играх.
Маменька была занята общественной
работой: состояла в клубе славных жен Боунса. Они собирались два
раза в неделю у одной из участниц клуба, пили чай с вишневым
вареньем, и с серьезным видом обсуждали насущные проблемы. Говоря
по-простому — перемывали кости остальным жителям Боунса.
Вот так и жили.
Гадая, зачем меня позвал отец, я
зашла внутрь дома с черного хода, скинула сапоги чтобы не топтать
по чистым полам — кроме меня их мыть некому, и пошла в гостиную,
откуда доносились мужские голоса.
Один из низ принадлежал отцу, а вот
второй я слышала впервые.
Сестра, не скрывая своего
недовольства, шла рядом, но обогнала меня у самых дверей, и первая
скользнула в комнату. Я только головой покачала и шагнула
следом.
У окна стояли двое: отец, непонятно
с чего облачившийся в свой лучший камзол, который уже не
застегивался на объемном животе, и высокий седовласый мужчина с
военной выправкой.
Увидев нас с Илоной, учтиво
поклонился. Посмотрел сначала на смиренно улыбающуюся аккуратную
сестру, потом на растрепанную, потную меня и снова обернулся к
сестре.
Понятное дело. Она ему понравилась
больше.
Илона маленькая, хрупкая, с
белокурыми волосами, обрамляющими лицо-сердечко и огромными синими,
словно небо, глазами. Я же наоборот — роста приличного, в
придачу…широка в кости. Да. Пусть будет так. Широка в кости. Негоже
признаваться, что кто-то любит плюшки по ночам уплетать, да
котлетами втихаря закусывать. Сестра отличалась аристократичной
бледностью, а я, наоборот, загорелая как крестьянка, да с
обветренными губами. Волосы с рыжим отливом вечно растрепаны, а
глаза темно-зеленые, словно тина болотная.
